Книга Глобальные связи человека, который никогда не путешествовал. Конфликт между мирами в сознании китайского христианина XVII века - Доминик Заксенмайер

Нинбо. В более широком смысле общественное беспокойство и отчаяние быстро приводили к региональной неустойчивости и конфликтам[69].

Почти повсюду в государстве Мин положение было ненамного лучше. Группы изгоев и мятежников, сначала небольшие, в 1630-х годах, когда Чжу достиг зрелого возраста, значительно умножились. Многочисленные отряды мародеров (часто не получавших регулярного жалованья из-за налогового кризиса) состояли из мятежных солдат, иногда связанных с религиозными культами, такими как секта «Белого лотоса». Вместе с другими головорезами они создавали все более крупные вооруженные формирования, и уже через несколько лет повстанческие армии общей численностью в несколько сотен тысяч человек действовали в нескольких регионах Китая, особенно в центральных и северо-западных провинциях. В начале 1640-х годов, после неудачной попытки объединения сил, командиры крупнейших армий приступили к систематическому расширению своих территорий[70]. Самый видный мятежник, Ли Цзычэн (1606–1645), который даже провозгласил создание новой династии, весной 1644 года завоевал Пекин, оставив небольшой выбор для императора Чжу Юцзяня, последнего официального наследника Драконьего трона, который повесился на дереве в Запретном Городе в возрасте 33 лет.

Но династия Шунь, основанная Ли Цзычэном, оказалась недолговечной – не потому, что остатки династии Мин объединились для ее свержения, но из-за существования другой силы, уже некоторое время представлявшей угрозу для Китая. В первые десятилетия XVII века союз кочевых племен (в основном чжурчжэней, но также монголов и представителей других народностей) превратился в сплоченную ударную силу под руководством харизматического лидера. К 1630-м годам эта сила обладала еще лучшей организацией, военными технологиями и боевым опытом. Целый ряд племен объединился под общим названием «маньчжуры» и провозгласил создание новой династии. Этот Правящий дом Цин уже занимал территории к северо-востоку от Великой Китайской стены [Guy 2002], но никто не мог предполагать, что он будет править до начала XX века и станет последней императорской династией в истории Китая.

Благоприятный момент для Цин наступил после того, как генерал династии Мин У Саньгуй выступил летом 1644 года с предложением о временном сотрудничестве. Командовавший Северо-Восточной армией Мин У, который отказался подчиниться мятежнику Ли Цзычэну, объявившему себя новым императором, возложил свою последнюю надежду на союз с маньчжурами. Но после вступления в столицу осенью 1644 года маньчжурские предводители поспешили изменить обстановку в свою пользу, объявив Сыном Неба ребенка, облаченного в желтые одежды. Они смогли быстро укрепить свою власть и добиться официального статуса у своих влиятельных союзников из ханьских родов Китая[71]. В следующие несколько лет их объединенные войска проникли в южные части Китая, а такие важные регионы империи, как дельта Янцзы и провинция Чжэцзян, оказались под их владычеством к концу 1646 года. Примерно через год они утвердили свою власть на большей части территории Китайского государства.

Разумеется, династия Мин к концу 1640-х годов не была полностью уничтожена. Очаги сопротивления, часто сплоченные вокруг отпрысков Императорского дома Мин, сохранялись до начала 1680-х годов, но задолго до этого было ясно, что старая династия стала достоянием истории. Успешное основание династии Цин означало, что объединение племен, еще поколение назад способное выставить не более 70 000 воинов, завоевало империю, составлявшую 10 % земной суши и 35 % мирового населения [Struve 2004b: 1–2]. Руководство Цин старалось найти баланс между сохранением своей маньчжурской идентичности и переосмыслением себя в качестве законной власти, правящей в Китае. Его первоначальная политика отражала это противоречие: с одной стороны, каждый китайский мужчина был обязан носить типичную маньчжурскую стрижку, с выбритым лбом и длинной косой позади[72], а с другой стороны, новая династия стремилась к возобновлению конфуцианской системы государственных экзаменов, хотя и с введением квоты, гарантирующей маньчжурским кандидатам определенную долю ученых степеней и государственных должностей.

Отдельные части китайского общества, особенно на севере страны, оказывали династии Цин безусловную поддержку, тем более когда стало ясно, что она способна объединить и заново укрепить империю. Но на юге завоеватели столкнулись с сопротивлением, прежде всего среди образованных кругов. Сотни ученых людей совершили самоубийство, после того как осознали, что после поражения Ли Цзычэна правление Мин не может быть восстановлено в прежнем виде [Wakeman 1985: 600–604]. Некоторые регионы вступили в ожесточенные схватки, когда маньчжурские войска и их китайские союзники начали продвижение на юг, но это вооруженное противостояние было сломлено, когда стало ясно, что против новых правителей нельзя добиться согласованного и организованного движения. Все больше китайских городов и регионов шли на добровольную капитуляцию, чтобы избежать сурового наказания со стороны маньчжуров. Эти волны опустошения и невзгод прокатились и над Нинбо, вынуждая таких людей, как Чжу, тщательно маневрировать, чтобы остаться на плаву.

С учетом того, что бо́льшая часть Китая находилась в огне, Чжу едва ли мог осознать, что кризис середины XVII века имел не только региональное, но и глобальное измерение [Rawski 2004; Rawski 2015]. Фактически жизнь Чжу примерно с 1616 по 1660 год совпала с бурным и жестоким периодом, который многие историки называют «глобальным кризисом XVII века», когда в разных частях света происходили крупные войны и восстания. Самые значительные примеры включают Тридцатилетнюю войну в Центральной Европе, династический переход в Китае, революционные события в Дании и Шотландии, гражданскую войну в Империи Моголов и неоднократные бунты в португальской Бразилии. Почти синхронное проявление этих кризисов породило массу исторических соображений и научных дискуссий. Некоторые ученые интерпретируют их как результат сочетания роста численности населения с жесткими административными мерами, которые не помогли справиться с экономическими и политическими проблемами [Goldstone 1993][73]. Другие объяснения сосредоточены на доступности новых военных технологий [McNeill, McNeill 2003: 199], а в некоторых исследованиях подчеркивается роль климата, проявившаяся в глобальном похолодании начала и середины XVII века, с его негативным воздействием на урожаи [Parker G. 2013].

Региональные кризисы и потрясения не были изолированными явлениями – война в одном регионе могла оказывать значительное влияние на другой. К примеру, Тридцатилетняя война в Европе, в сочетании с почти полным истощением серебряных рудников в обеих Америках и с политическим кризисом в Японии, привела к росту всемирного спроса на серебро и к его нехватке в Китае[74]. Это было ударом по крайне уязвимому аспекту китайской экономики в то время, когда фискальная система государства Мин уже была напряжена до предела, и усугубило налоговые проблемы Императорского двора. Более того, крупномасштабные военные действия на Западе причиняли ущерб китайской экономике из-за резкого падения европейского спроса на шелк, что ослабляло соответствующие отрасли китайской экспортной индустрии. Разумеется, в то время едва ли кто-либо мог постигнуть изменение взаимосвязей в системе всемирного товарообмена. Люди страдали у себя дома, будь то в Гамбурге