Книга И.о. поместного чародея. Книга 2 - Мария Заболотская

не великий чародей, что не имею влияния, что у меня нет знатных друзей и родственников, которые придут на помощь, едва я щелкну пальцами! Одному положено сбегать в карете, другому – босиком, тут уж ничего не попишешь. И я, заметьте, не имея сил даже о себе толком позаботиться, при этом думаю, как бы не оставить вас на произвол судьбы!

Эти аргументы наконец-то впечатлили демона, который долго откашливался, вздыхал, чесал за ухом, а затем согласно махнул рукой.

– Но вы-то хоть практиковались в наложении чар личины? – жалобно спросил он.

– Конечно, нет. На ком? У меня, хвала небесам, имеется в наличии только один демон, – отвечала я, уже мысленно поздравив себя с победой. Теперь следовало поторапливаться: и без того на уговоры пошло не менее часа, а убираться из Эсворда следовало еще быстрее, чем советовал Каспар.

– Последние мелочи, – деловито произнесла я, взяв в руки приглашение в аспирантуру. – Как вы желаете именоваться в ближайшие полгода, мессир Виктредис?..

Глава 4, в которой говорится о трудностях, с которыми сопряжено обретение новых имен и обличий, необходимых людям и демонам в бегах

– Не понимаю, отчего ему можно назвать себя Леопольдом Иоффским, а мне вы раз за разом советуете выбрать имя попроще! – демон хоть и порядком запыхался от быстрой ходьбы, но спорить не переставал. – Я желаю зваться Орландо! Почему я не могу быть Орландо?

– Вы же не паладина собираетесь изображать, – огрызнулась я. – И не менестреля. Вы будете секретарем, то есть человеком, которого надо постоянно окликать, чтоб дать ему очередное поручение. Мессиру Леопольду нужно быстро привыкнуть к вашему новому имени, поэтому оно должно легко произноситься и при этом не привлекать особого внимания посторонних. Вам же к своему господину обращаться следует как можно реже – любой разумный работник старается не напоминать нанимателю о своем существовании без нужды. К тому же, всем известно, что чародеи любят вычурные имена. А нам, людишкам попроще, стоит называться без особой выдумки. Вот я, например, хоть и терпеть не могу свое имя, но изменю его лишь самую малость, убрав первый слог, и стану Рено. Вы же назовитесь Рори или Риком, и дело с концом.

– Ранульфо!

– Это черт знает что за имя для челядинца, – устало отозвалась я. – И Просперо, и Мортадор, и все то, что вы предлагали ранее – не годится. У вас прежде было прекрасное имя – Виро, вот и придумайте себе еще одно в том же роде.

– Вообще-то, – демон принял важный вид, – мое полное имя – Эльмавиро! И именно так меня звали с тех пор, как я покинул родные края!

– А кто, позвольте узнать, сократил это милозвучное имя до "Виро"? – вежливо осведомилась я.

Демон помрачнел.

– Мессир Сальватор, – нехотя буркнул он.

– Что и требовалось доказать, – удовлетворенно кивнула я. – Называйтесь Просперо, и через два дня будете откликаться на Перо.

– Вот и посмотрим!

– Дело ваше, господин демон, – досадливо промолвила я, и в очередной раз чертыхнулась, угодив ногой в глубокую лужу.

Как ни старалась я идти быстрее, понукая своих спутников, темная ненастная ночь решила упорно препятствовать моим намерениям. Выйдя за околицу города, воспользовавшись одной из давно известных мне тропок, мы поняли, что за городскими стенами непогода разыгралась в полную силу – ветер сбрасывал с головы капюшоны, косые капли дождя били по лицу, заставляя жмуриться и постоянно утирать лицо промокшими рукавами. Изо всех сил я старалась не вспоминать о пустом, темном доме, оставшемся позади, но сердце мое предательски щемило. Четыре года у меня имелось пристанище, чьи двери всегда были готовы распахнуться передо мной. Хоть я и знала, что рано или поздно придется его покинуть, но все равно успела привязаться к этому мрачному каменному зданию, к старой аллее, ведущей к крыльцу... Когда мы шли к воротам, липы тревожно шумели над нашими головами, заглушая стук конских копыт, и в звуке этом мне чудилась тревожная грусть – скорее всего, нам не суждено было больше вернуться сюда.

Не знаю, чувствовали ли Виктредис или Виро что-то похожее, но и они молчали, пока мы не очутились за городской стеной. Здесь, как я уже говорила, ничто не сдерживало бушующее ненастье, и наши щеки в первые же минуты так немилосердно исхлестал ветер, что пребывать далее в элегическом настроении не представлялось возможным. Отфыркиваясь, утирая лица и шлепая по раскисшей тропе, мы нестройным хором проклинали погоду, осень, свою злую судьбу и вскоре, как ни странно, почувствовали себя куда бодрее. В мою голову закралась робкая неясная мысль о возможной встрече с магистром Каспаром, самую малость согревшая меня; Виро, поравнявшись со мной, начал азартно препираться, то и дело якобы случайно задевая меня плечом; и даже Виктредис, плетущийся позади нас, зашагал быстрее, налегая на поводья – ему выпала честь вести в поводу коня, навьюченного нашими пожитками.

Если кто-то и испытывал беспримесную чистую печаль из-за того, что этой ночью мы решили отправиться в путь, так это Гонорий, все эти годы ведший спокойную и размеренную жизнь, и не подозревавший, в отличие от меня, что этому благостному периоду рано или поздно придет конец. Хоть очертания его крупа и стали напоминать мягкий диван, поездка верхом на этом зловредном животном не сулила ничего доброго всаднику, каким бы мастерством наездника он не отличался. Из-за нашего взаимного неприятия друг к другу обязанности Гонория все это время сводились к поеданию овса и задумчивому созерцанию подворья. Прожорливость коня пригождалась, когда в обширном саду трава поднималась слишком уж высоко, заставляя Виро причитать о запущенности нашего хозяйства. В остальное же время я с крайней досадой записывала траты на Гонория в домовую книгу и раздумывала – на кой черт я продолжаю выбрасывать на ветер столь трудно дающиеся деньги?.. Теперь же Гонорию предстояло стать едва ли не важнейшей частью нашего плана: если нанять двух лоботрясов за копейки мог любой мошенник, то породистый скакун был по карману лишь зажиточному магу и являлся убедительным доказательством достатка своего владельца.

Беда заключалась в том, что Виктредис за время своих странствий проникся отвращением к верховой езде и отказывался даже приближаться к коням, какими смирными бы они не были; Гонорий же, будучи скотиной откровенно недоброй, закономерно вызывал у него антипатию особой силы. Из запутанных смутных историй, которыми потчевал меня магистр,