Книга Цвет твоей крови - Александр Бушков

А потом (в бутылке оставалась еще примерно половина) я так и сказал с наигранной прямотой:

– Оксана, извини уж… Прилечь бы, намаялся за эти дни выше крыши и дальше некуда. А уж как подумаю, что спать мне на настоящей кровати, да еще чисто вымытому… – и старательно зевнул.

(Она сама говорила, что у нее в двух комнатках есть две кровати – от прежней хозяйки остались, к ней часто приезжала какая-то родственница из дальней деревни, то погостить, то просто оставалась ночевать.)

– Ну что ты, какие тут извинения, – сказала Оксана. – Я все понимаю, не бесчувственная. Нужно тебе отдохнуть как следует, неизвестно, какая дорога выпадет…

Она ничуть не выглядела ни обиженной, ни разочарованной – хотя на ее месте иные женщины именно это бы и чувствовали. Встала из-за стола, взяла керосиновую лампу (мы уже не менее часа сидели при лампе), сказала:

– Пойдем. Нет, вон в ту дверь…

Добрую половину комнатки занимала аккуратно застеленная кровать – с никелированными спинками, довольно новая. Именно такую мы с Наташкой видели две надели назад, когда укрылись от неожиданно хлынувшего «слепого» дождя в ближайшем магазине, оказавшемся мебельным. И смешливо переглянулись, явно подумав об одном и том же. Дождь кончился быстро, как всегда бывает со слепыми дождями, и я сказал, что такое брачное ложе вполне по деньгам лейтенанту погранвойск. Кто б знал, что до войны всего неделя…

– Слишком для меня роскошно, – сказал я. – А ты как же?

– За меня не беспокойся. В другой комнате кровать тоже не старая, очень удобная, хоть и односпальная. А вот лампа всего одна. – И поинтересовалась с хмельным лукавством: – Костя, ты не боишься спать в темноте?

– Я и в детстве не боялся, – сказал я чистую правду.

– Какой ты бравый…

– Спокойной ночи… и спасибо за все.

– Благодарить будешь потом, а пока ты еще здесь… Спокойной ночи.

И вышла, унося с собой чуть колышущийся свет. Не похоже, чтобы она сердилась из-за того, что я себя показал бесчувственным пентюхом, не способным понимать нехитрую дипломатию женской души. Вот и прекрасно. Если бы она на меня обиделась, было бы чуточку неловко – так радушно приняла, а я оказался чурбаном бесчувственным. На кровати две подушки – ну конечно, супружеская постель, неизвестно сколько времени простоявшая, как выразился бы наш старшина Еремеич, заведовавший каптеркой, укомплектованной наполовину. Возможно, Оксана так легко уступила мне супружескую спальню оттого, что о браке у нее сохранились не самые приятные воспоминания, – ну да что тут гадать, совершенно ни к чему. Завтра утром я пущусь в дорогу, в полную неизвестность и вряд ли когда-нибудь увижусь еще с Оксаной…

Я немного постоял, и глаза привыкли к темноте. Правда, темнота была не такая уж чернильная – небо ясное, безоблачное, и где-то слева высоко на небе появилась полная луна, – окно выходило на зады, от баньки, сарая и шеста со скворечником протянулись четкие тени, отчетливо был различим недалекий редкий лес. Что ж, это только к лучшему, можно просчитать пути отхода, то есть бегства со всех ног прямиком через картофельные ряды. Ночью немцы не ездят, это я уже уяснил, но могут нагрянуть на рассвете, заскакивали ж они в Жовтяны, до которых всего ничего…

Окошко было узковатое, но оборудованное на городской манер – две створки и шпингалеты. Я опустил нижний и поднял верхний, чтобы не возиться потом, в случае появления немцев, не потерять ни секунды. Приоткрыв одну створку, не спеша выкурил папиросу, пуская дым за окно, в ночную прохладу. Притворил окно, снял портупею и, особенно не раздумывая, на всякий случай спрятал пистолет под подушку. Разделся до исподнего, лег под свежую простыню, под тонкое одеяло, вытянулся, расслабился и почувствовал себя на седьмом небе – в чистой постели, сытно поужинал, в голове еще легонько шумит великолепная здешняя самогонка. Наташку бы сюда… Нет, тут же подумал я, прекрасно просто, что она далеко отсюда, там, куда не долетит и самый дальний немецкий бомбардировщик (чью дальность я прекрасно знал). Даже если учитывать, насколько далеко немцы за считаные дни прорвались, – не долетит. К тому же по пути немцев наверняка встретили бы сталинские соколы – не могла же наша славная военная авиация провалиться сквозь землю? А если еще предположить…

Я сбился с мысли – дверь тихонько скрипнула, а там и распахнулась. В комнату вторгся круг неяркого света. Лицо Оксаны в колышущемся пламени керосиновой лампы казалось совсем юным и загадочным – и чертовски красивым, еще более, чем днем.

Она была в ночной рубашке выше колен. Чтобы дойти до кровати, ей понадобилось всего-то два шага. Стоя надо мной, совершенно спокойным голосом, словно мы были сто лет женаты, сказала:

– Подвинься, ты на моем месте лежишь…

Я отодвинулся к стене, не был ни ошеломлен, ни даже удивлен – еще за столом сообразил, в каком направлении она, не особенно и маскируясь, направляет события. В башке был полный бардак. Оксана оказалась совсем близко, от нее приятно пахло тем самым шикарным мылом и гораздо сильнее – духами. Уже другими, но такими же незнакомыми и словно бы даже чуточку дурманящими…

Хотелось сквозь землю провалиться – и из-за Наташки, и из-за орла с кавалерийскими петлицами. Какой бы там у них ни случился разлад, не похоже, что они официально разведены (иначе зачем держать фотографию на стене?), значит, она все еще жена военного, который сейчас, очень может быть, не драпает, как я, а дерется с немцами. А я хоронюсь по лесам, лежу на его постели с его законной женой, в его великоватом мне исподнем… Есть из-за чего себя презирать…

Показалось, что она прочитала мои мысли: придвинулась вплотную, так что я чувствовал все ее горячее тело под тонкой рубашкой, шепнула на ухо:

– Не казнись, дурачок. У нас с мужем давненько уже все разлетелось вдребезги и бесповоротно. Не упомню уже, когда вместе и спали, – он, правда, порывался, а мне было категорически не по душе. Только потому и не разводилась, что его должны были послать на командирские курсы. Развод ему помешал бы, член партии к тому же. Чуть не на коленях просил повременить до осени, вот я и пожалела лихого конника, он, в общем, человек неплохой, обид я от него не видела, врать не стану…

Не скажу, чтобы эти признания меня так уж утешили и ободрили. И я ответил тихонько:

– У меня невеста есть.

Сам понимал, что прозвучало это скорее жалобно, чем убедительно.

– А ты с ней уже спал? – спросила Оксана и тихонько рассмеялась. – Спал-спал, у тебя лицо стало этакое важное… И, наверное, был у нее первым? По лицу видно, был. Неумелая, я так полагаю, или уже набралась умения? Ничего, мы ей не скажем. А я тебя поучу такому, что невесте обязательно понравится. Скажешь, в дореволюционной книжке прочитал, она и поверит…

Я сердито молчал, вспомнив одного парня из Библии, попавшего примерно в ту же ситуацию, – и от этого разозлился еще больше и на себя, и на нее. Библию нас побуждали читать в училище – пограничнику, по долгу службы вынужденному общаться с самым разным народом, знание Библии может пригодиться (и ведь пару раз пригодилось). Разница только в том, что парень от искусительницы сбежал, а мне и бежать некуда. Федя этого парня, истины ради, называл придурком, а один раз и вовсе непечатно…