Книга Следы на пляже - Луанн Райс

– Она уехала, – сообщает отец.

– Я знаю, – вскрикивает Нелл. Она закрывает глаза, подтягивает колени к груди и обхватывает их руками.

Она слышала, как Франческа прощалась некоторое время назад. Ей далеко ехать до Бостона – и Нелл говорит теперь, что надо было предложить ей остаться.

– Не беспокойся о ней, Нелл, – отвечает он, – она доедет.

– Отец Мэри Донован женился на своей подружке, – рыдает Нелл.

– Я не отец Мэри Донован.

– Мама любила омаров.

– Я знаю.

– Она говорила мне, что пляжные девочки часто вместе ели омаров.

– Может, они так и делали. Я не знаю.

– Можно мы спросим об этом тетю Мэдди? Тишина.

Руки отца теснее сжимают ее голову. Нелл ждет, что он что-то ответит, хотя знает, что он никогда этого не сделает. Каждый раз, когда она говорит о тете Мэдди, он умолкает до того, как последует следующий вопрос. Мысли о том, как мама и тетя Мэдди в детстве веселились здесь вместе, заставляют желудок сжаться и заболеть так сильно, что она обхватывает себя руками и поворачивается к стене, чтобы отец не видел ее лица.

Глава 4

Понадобилось три дня, чтобы убедить Нелл в том, что она может продолжить отдых на побережье: как это будет весело, и в плавании можно поупражняться, а отец каждый день ждал бы на променаде, когда она выйдет из воды. Возможно, психологические упражнения, которые ей наскучили, помогли бы ей легче засыпать. В памяти телефона Джека был номер доктора Гэлфорда, но он не хотел его вызывать. Он надеялся, что у его дочки все же будут настоящие, веселые, свободные от психологов летние каникулы.

Итак, теперь они направлялись вниз, к концу пляжа, Нелл прекрасно разыгрывала роль несчастного арестанта. Она стояла за спиной Джека, когда он представлял ее Лорел Томпсон, добровольному инструктору по отдыху на побережье. Это была красивая семнадцатилетняя блондинка, она заглянула за спину Джеку и улыбнулась Нелл. Нелл вынуждена была спрятаться за другим боком Джека.

– Как дела, Нелл? – спросила Лорел весело.

– Она смущается, – сказал Джек.

– О, это ничего, – произнесла учительница. Высокая и тонкая, она сияла улыбкой, обращенной в сторону Нелл. – Многие дети сначала смущаются. И сегодня я помогу тебе это преодолеть, Нелл.

– Ты слышишь, Нелл? – спросил Джек, надеясь, что Нелл согласится. Он не слишком на это надеялся, наблюдая, как она роет ногой мокрый песок. – Ну, Нелл!

– Ммм-м, – пробормотала она.

– Мы развеселим ее, – сказала Лорел.

– Я встречу вас в двенадцать, – сказал Джек, опуская руку на голову дочери. Ее коричневые волосы нагрелись на солнце. – На променаде.

– Папа, – заявила Нелл, когда вокруг них стали собираться дети, – я не останусь.

– Привет, Нелл! – крикнула вдруг веснушчатая рыжеволосая девочка, приветливо улыбаясь. – Помнишь меня? Мы разговаривали с тобой на моем полотенце несколько дней назад! Я Пегги!

Нелл кивнула:

– Я помню.

У Джека часто забилось сердце в ожидании реакции дочки – улыбки или хмурого выражения, или какого-то другого знака, показывающего, что все в порядке, что он может оставить ее здесь с новыми друзьями.

Пегги схватила ее за руку:

– Ты будешь моим партнером по эстафете Мы вместе, ладно, Лорел?

– Отлично, Пегги и Нелл. Пошли, все вместе встанем в линейку на твердом месте.

Взяв Пегги за руку, Нелл бросила на отца прощальный взгляд. Эта не была спокойная улыбка, но, можно сказать, почти спокойная. В ее глазах он видел глаза ее матери. Когда умирала Эмма, без сознания в больничной постели, Джек брал в руки ее лицо и умолял ее не оставлять его. Она не оставила его, проявившись в их дочери.

Оставив Нелл в прогулочной группе Хаббард-Пойнта, Джек пошел назад по берегу, не совсем ясной его целью был дом, где жила лучшая подруга жены. Он смотрел на коттеджи, стоявшие вдоль скалистого уступа, наполовину скрытые соснами. Он пытался определить, который из них тот самый. Ведь Нелл нашла его.

Нелл это всегда удавалось: ее как магнитом притягивало к малейшим подробностям, касавшимся ее матери. Незадолго до смерти Эммы Нелл одолевала свою тетку расспросами о их детстве, воспоминаниях, тайнах, любимых песнях. Мэделин даже привила Нелл музыкальные вкусы Эммы, напевая «Лимонное дерево». Нелл пела эту песню при каждом удобном случае – в ванной, в машине, безошибочно подражая интонациям взрослой женщины, только более высоким голосом.

Может, это и объясняло, почему она заглянула к Стиви Мур. Джек определенно не упоминал о ней при Нелл до этого времени – он вообще даже не помнил ее имени. Она была из тех подруг детства сестры, которым он вообще не уделял внимания, кроме, разумеется, самой Эммы.

У Джека защемило в груди; он обернулся, чтобы быть уверенным, что за ним никто не следует – Нелл не могла идти за ним. Ну и хорошо. Он должен придумать для нее какое-то занятие на несколько часов каждый день. Ему необходимо было время для деловых планов, а если постоянно быть с Нелл, то он не сможет ничего делать.

Он посмотрел на часы: девять двадцать. Значит, у него около трех часов свободного времени. Сначала можно погулять, а уж потом заняться делами. Он перешел по мосткам через ручей и поднялся по каменным ступеням в лес.

– Эй, не роняй!

– Я и не роняю, это у тебя руки дырявые.

– Может, вы оба заткнетесь и принесете лестницу? Черт возьми, я разве тебе не говорил, что ты должен сделать?

– А вдруг она наложит на нас проклятие?

– Идиот, она же не настоящая ведьма.

– Она добрая ведьма, как волшебник из «Страны Оз».

– Потому что она любит птиц? Но у птиц крепкие острые когти и клювы, которыми можно выклевать глаза. Слышишь, Билли? Теперь тебя будут звать Птичий парень. Как ведьму – Птичьей теткой. Она ненормальная. Мама говорит, что она никогда не водится с нормальными людьми.

– Она вообще днем не высовывается. Она весь день спит, а ночью колдует.

– Нет, – сказал Билли Мак-Кейб, мать которого читала ему и сестрам книги Стиви, когда они были маленькими. Он нес коробку из-под печенья, в которой бился птенец. – Она хорошая.

– Как же! Она похожа на ведьму, которая в дурацких фильмах пожирает детей…

– Пожирает? Ведьмы не пожирают. Это акулы пожирают.

– Кино «Челюсти ведьмы»!

– Ты дурак набитый.

– А ты большой и умный Джереми, который говорит «набитый».

– Ты сам так говорил.

– Мне уже двенадцать.

– Ну и что? А мне одиннадцать.