Книга Холм псов - Якуб Жульчик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я должна идти, – заявила я.
– Поедешь в Зыборк, но через пару дней позвонишь и скажешь, что не можешь там выдержать и что твой муж остается в Зыборке, а ты вечером будешь в Варшаве. Приедешь в Варшаву и пойдешь со мной на ужин, а потом пойдешь ко мне. А на следующий день будешь начальником отдела, – сказал Он.
– Ты настолько серьезно настроен? – спросила я.
– Да, – ответил Он.
– Почему? – спросила я.
– Пожалуй, потому что я тебя люблю, – сказал Он, стоя ко мне спиной, и сразу ушел, а я осталась на лавке одна.
Когда Он уходил, выбросил что-то в корзину: тот подарок, о котором говорил.
Блокнот или маленькую книжку.
Мне тоже нужно было кое-что выбросить в корзину, потому я выбросила бутерброд и кофе.
Солнце теперь разливалось по всей площади, капало с деревьев, насыщало все, а единственное, что я могла сделать, это пойти в киоск за новыми сигаретами и подождать старушку, пока та вернется, чтобы курить вместе с ней, сигарету за сигаретой, глядя в ту же точку, что и она, и, может, через время, когда я успокоюсь, все ей рассказать.
– Сука ты, – наверняка сказала бы она.
– Огромное вам спасибо, – наверняка ответила бы я.
– Иди, – говорю я ей.
Потом откликается она, и так мы говорим друг другу, по кругу. Иди. Нет, ты иди. Нет, давай ты иди. Шаг вперед, шаг назад, а в конце концов никто не двигается с места. Мы словно проверяли друг друга, играли в «моргалки», кто первый сдастся.
Трупак и Быль, то есть Давид и Камиль, лучшие мои приятели, стоят в паре шагов, пьют «бровар» из банок и, глядя на меня, вовсю веселятся. Трупак смеется так, что аж сопли вылетают. Вместе с Трупаком и Былем рядом с нами еще несколько человек, и тоже смеются: или над нами, или над чем-то совершенно другим.
(Трупак выедет в Шотландию и откроет там предприятие по ремонту мебели. Слегка полысеет и немного потолстеет. Настрогает тройку здоровых и толстых детишек. Быль останется точно таким же болезненно тощим, каков он и теперь, по крайней мере, так он будет выглядеть на Фейсбуке. Серия мелких, неудачных делишек бросит его на немецкую фабрику и в пару других темных и холодных мест.)
Но сейчас им весело, а веселее всего – мне и Дарье. Только пару раз в жизни было мне так весело, и я знаю, что больше никогда не будет.
Мы стоим во дворе замка в пятницу или в субботу вечером. Часов в одиннадцать или двенадцать, а может уже за полночь. Во дворе замка – клуб, которого скоро не станет, через год или два. Но сейчас он есть. Он есть всей своей сущностью, шумной, темно-желтой, слегка вонючей, чуть затуманенной, но его никак не подвергнуть сомнению.
Этот двор, этот замок – я уверен – кто-то аккуратно поднял их с земли и подвесил, как елочную игрушку, в черном небе. Чтобы отсюда выйти, нужно спрыгнуть, и совсем не ясно – с какой высоты. Потому все боятся и никто не уходит. Клуб называется «Врата». В клубе «Врата» гремит песня Oasis: громче, чем хотелось бы даже самым отъявленным фанам группы. Трескучие басы песни подпрыгивают в моем желудке вместе с тремя пластиковыми стаканами пива и парой глотков крепленного спиртом вина с названием Cavalier. Кто такое выдумал? Кто кому первым посоветовал это пить? После пары глотков начинает казаться, что этот вкус останется у корня языка навсегда – вкус заплесневелых фруктов, мыла и ржавчины.
Честно говоря, я не слишком люблю Oasis. Но танцую под Oasis, под песенку Wonderwall, потому что Дарья тоже танцует.
Я познакомился с Дарьей через нашу общую подругу Аську. На вечеринке у Аськи дома. Но такое знакомство в Зыборке, городе, где все знают о существовании друг друга, – совершенно нормально.
С этим у меня проблема, поскольку Аська влюблена. Собственно, тот вечер она выбрала, чтобы признаться мне в этом. Отвела на лестницу верхней балюстрады двора, уселась на пол и оперлась о деревянный поручень. Закурила и глотнула немного дыма. Остальной медленно выпустила; в воздухе повис след – на долю мгновения, – как от миниатюрного самолета. Может, она думала, что спецэффекты хоть немного спасут ее достоинство. Смотрела не на меня, а в сторону, в угол зарешеченного окна, пытаясь выглядеть киноактрисой, а я, в свою очередь, не смотрел на нее, потому что глядел сверху на мощеный участок двора и видел Дарью, Быля, Трупака, а еще Кафеля с его приятелем Порчиком, которые как раз пришли в замок. Кафель кружил, ощупывая свой лысый череп, чесал подбородок, то и дело чвиркал слюной меж зубов. У него была диастема, потому чвиркать получалось превосходно. Когда он был трезв, то почти не открывал рта, стыдясь ее. Кафель двигался быстро, словно его что-то дергало, пытаясь из него вылезти. Кафель работал на стройке, а кроме того был скином, постоянно закидывался амфи и наверняка нюхнул и сегодня. Искал свою девушку, Ольку. Спрашивал о ней. Мол, хотел ей что-то сказать. Не говорил, что именно. Порчик, такой же лысый и дурной как Кафель, был медленнее, более раздумчив и без диастемы, в надетой под военную куртку футболке наци-группы «Линч’88». Стоял рядом: негромкий помощник.
– Знаешь, ты супер… – начинаю я, но она меня прерывает. В воздухе повисает новый дымный след. Кафель дергает кого-то из своих приятелей, чтобы сразу извиниться, разгладить их одежду, которую он еще миг назад комкал в горсти.
– Ладно, Бледный. Я все понимаю. Я охуенная подруга, у меня охуительная личность, я слушаю пиздатую музыку, одалживаю тебе кассеты и не злюсь, когда они возвращаются в битых коробках, но… Посмотри на меня. Я все понимаю, – ответила она, на миг прикоснувшись к глазам рукавом клетчатой рубахи.
– Все не так, – сказал я. И тоже закурил. Закашлялся. Курить я стал недавно. – Я чувствую себя дураком, – я и правда чувствовал себя дураком.
– Ты в любом случае в выигрыше, – она глотнула немного дыма.
– Если что, я внизу, – сказал я и почувствовал себя дураком еще больше. Это было правдой, Аська слушала по-настоящему классную музыку. Tool, Ministry, Smashing Pumpkins. Type O Negative и PJ Harvey. Cocteau Twins и The Cure.
Мы часто валялись у нее в комнате, покуривая травку и слушая Treasure от Cocteau Twins с пластинки, которую она унаследовала от старшей сестры. Эта музыка была как сладкий туман, как тысячи отжатых в пасту закатов солнца, и можно было влюбиться в любого, кто ее слушал.
Аська влюбилась в меня именно тогда, и была права – я бы тоже в нее влюбился, если бы она не выглядела как куб.
Я спустился, оставив ее там и с каждым шагом чувствуя все большее облегчение, и стал протискиваться сквозь толпу к Дарье, которая стояла неподалеку от колонок, рядом с другой своей подругой.
Дарья классная. Правда классная. Невысокая, но с большой грудью, которая, может, и чуть отвисшая, но – большая и, как по мне, красивая. А еще у нее чуть кривоватые и чуть коротковатые ноги, но и это не слишком заметно. У нее красивые, большие, черные миндалевидные глаза и длинные ресницы.
