Книга Человек, который видел все - Дебора Леви

– Неплохо выгляжу? – прокричал он мне.

Мы пошли дальше. Боль в желудке слегка притупилась, и мне стало легче. Я начал расспрашивать Вальтера о его даче. Он рассказал, что подумывает завести пчел, а потом предложил мне съездить туда вместе на выходные, чтобы я смог увидеть все собственными глазами.

– Спасибо, с большим удовольствием. – Идти нам, видимо, было еще далеко. И я спросил, почему его сестру зовут Луна.

– Луна – источник света. А Луна – источник света для моей матери. Ее старшая дочь умерла во младенчестве.

На этих словах что-то больно кольнуло у меня внутри. И боль эта всколыхнула все иные горести. Словно бы где-то, в самом центре моего существа, находился пруд моих несчастий. И луна отражалась в его черной воде. Замечательно: всю дорогу я либо хромал, либо плакал. Отлично началась поездка!

– Тут неподалеку есть бар, – сказал Вальтер. – Но сначала мне нужно занести капусту. – Он завел меня во внутренний двор старинного каменного здания и попросил подождать у лестницы.

И вновь я сидел на ступеньках. Ну, на этот раз хотя бы сам себе завязал шнурок. На каменных стенах дома виднелись следы от пуль, оставшиеся там со времен войны. Мой отец, штукатур по профессии, в два счета нашел бы работу в ГДР. В голове у меня отчего-то снова всплыл рассказ Вальтера о кривой вишне, что росла возле дома у него на даче. Я находился в Восточном Берлине, сидел на каменных ступенях лестницы во внутреннем дворике, но перед глазами моими мелькали образы из какой-то другой жизни, другого времени. Все они были черно-белые, как фотографии Дженнифер. Деревянный домик на Кейп-Коде, в Америке. Сколоченный из сосновых и кедровых досок. Огромный камин внутри. Ставни на окнах. И где-то там, в этом доме, Дженнифер с непривычно белыми волосами. В ушах у меня смешивались крики чаек, носившихся над заливом Кейп-Код и круживших над Шпрее в Восточном Берлине. На лестнице появился Вальтер. В руках у него был маленький игрушечный поезд, вырезанный из дерева.

– Нужно починить, – сказал он, убирая игрушку в карман пальто. – У матери в квартире есть клей.

Потом он начал объяснять мне по-немецки что-то очень сложное. Кажется, как так получилось, что он не живет с матерью и сестрой. Я ничего не понял и предложил ему все же процентов на семьдесят пять говорить по-английски, пока я здесь не освоюсь. Затем я положил ладонь ему на грудь, прислонился головой к его плечу и попытался восстановить дыхание, сбившееся, когда я увидел в его руках деревянный поезд. Из кармана его пальто виднелось красное колесико. Мне была знакома эта игрушка, я уже видел ее раньше, может быть, во сне. Кажется, однажды я даже похоронил ее. И вот она снова была здесь. Вернулась призраком, чтобы мучить меня.

– Ты в порядке, Сол?

– Более или менее, – ответил я.

Остаток пути до бара Вальтер предложил проехать на трамвае.

7

Квартира матери Вальтера и его сестры Луны, в которой отныне должен был поселиться и я, оказалась на удивление просторной. Стены в гостиной были оклеены оранжевыми обоями с узором в виде абстрактных разводов. Вальтер рассказал, что зимой эту комнату отапливают бурым углем, и показал мне небольшую печку, выложенную изразцами. От нее шел едкий горьковатый запах, ничуть не похожий на привычный запах каменного угля. Может, все дело было в том, что бурый уголь после добычи спрессовывали в брикеты? На территории ГДР было не так уж много полезных ископаемых, и потому разработка бурого угля велась очень активно. Некоторые регионы буквально выворачивали наизнанку в поисках новых залежей. По утрам, объяснил мне Вальтер, к ним во двор заходит угольщик и оставляет внизу мешки с брикетами. Чистить печку от золы поручается Луне. И, хотя дело это несложное, она вечно ноет и жалуется, избалованная, как какая-то царица. Сейчас она, наверное, уже вышла с работы и стоит где-нибудь в очереди за бананами. Их трудно бывает достать, а Луна безумно любит фрукты. Все, кроме яблок.

– Меня, однако, бананы совершенно не волнуют. – Голос у Вальтера тем не менее был слегка взволнованный. – Даже когда они есть в наличии, я их не употребляю. Зато люблю апельсины, которые привозят к нам с Кубы.

Пока он говорил, я осматривался по сторонам. Мы неминуемо приближались к теме консервированных ананасов, и, видимо, я неосознанно пытался найти место, где можно будет спрятаться, когда речь зайдет о них. Посреди стола стоял телефонный аппарат, очень похожий на тот, что я видел в квартире миссис Стеклер. А рядом с ним, на подносе, большой белый чайник и две фарфоровых чашки с блюдцами. На стене висело зеркало в тяжелой раме из темного дерева. А возле него – довольно странно смотревшийся в этой комнате календарь в стиле пин-ап за 1977 год. На календаре была изображена девушка в золотом бикини с леопардовым узором и с того же цвета ногтями. В волосы ее была воткнута искусственная желтая роза. Мы еще немного поговорили о фруктах, а потом Вальтер показал мне мою комнату. У стены стояла целомудренная узенькая кровать, застеленная двумя одеялами. Поверх подушки лежало аккуратно свернутое голубое полотенце. Вальтер сказал мне, что его мать скоро вернется с работы и что-нибудь нам приготовит. Хотя обычно готовкой в семье занимается он. И тут в дверь постучали. Один раз стукнули громко и еще три раза – потише.

Оказалось, что пришел коллега Вальтера по университету. Парня звали Райнер, на груди у него висела гитара на ремне. Райнер занимал в университете какую-то административную должность: копировал документы, распределял аудитории для проведения семинаров. Одевался он как хиппарь. Носил куртку цвета хаки и фиолетовые клеши с подвернутыми штанинами. И вид у него во всем этом великолепии был отстраненный и мечтательный. Райнер рассказал мне, что любит поэзию американских битников, но книги их в ГДР не издаются, приходится провозить их через границу тайком. Вальтер поинтересовался, как дела у его сестры, с которой произошла какая-то неприятная история. «Оу, она все еще очень зла». Райнер взял несколько аккордов на гитаре и объяснил, что случилось. Оказалось, его сестра состояла в молодежной бригаде. Некоторое время назад их отправили на уборку аварийного здания. Сестра взобралась на крышу, чтобы что-то там отремонтировать. День был солнечный и жаркий, и она разделась, оставшись лишь в шортах и лифчике от купальника. А другая девчонка из бригады ее сфотографировала. Вышло так, что фотоаппарат у нее после конфисковали и пленку предъявили властям. Теперь мать этой подруги не разрешает им встречаться, и сестра страшно переживает из-за разлуки со своей подругой. Чуть раньше, когда мы с Вальтером пили пиво в баре, он рассказывал мне, что в подростковые годы тоже состоял в молодежной бригаде и что целью этих организаций было сплотить молодежь, недовольную тем, что их уровень жизни значительно уступает западному. По мнению Вальтера, идея была неплохая, только носить форму ему не нравилось.

Рассказ Райнера он выслушал очень серьезно, без тени улыбки. А затем заявил, что, если бы на пленке не было ничего предосудительного, ее не стали бы конфисковывать. В ту минуту он вдруг сделался сам на себя не похож. И мне внезапно вспомнились слова Дженнифер о том, что в каждой отпечатанной ею фотографии живет незримый призрак. Райнер рассмеялся, пощипывая струны своей старенькой гитары. «Совершенно верно. Враги повсюду, и каждый готов при любом удобном случае устроить диверсию». Мне показалось, что и Райнер в этот момент внезапно стал сам на себя не похож. Впрочем, мне ли было судить, ведь я едва знал и его, и Вальтера. К тому же вдруг на стене, за зеркалом, скрывалось прослушивающее устройство?