Книга Исчезновение Залмана - Максим Д. Шраер

– Зайди, не стой в дверях, – Павлик повел Федю по коридору в длинную комнату-пенал. – Ну, беременна, прекрасно. Поздравляю! Назовете сына Павлом. Ты есть будешь?

– Что? Да нет, я не голоден. Что она думала? А мне теперь выкручиваться!

– Да не надо тебе выкручиваться. Ну, поженитесь чуть-чуть пораньше, что тут такого? – в голосе Павлика было странное облегчение от того, что месяцы бессмысленной любви и тяжкого рыцарства теперь позади.

– Поженимся? Ты шутишь, да? – Федя вскочил с дивана. – Как я на ней женюсь? И что мы будем делать – поженимся и родим ребенка? Молодая советская семья? Ты, наверно, совсем обалдел. А как же университет, аспирантура? У меня большие планы на будущее – у нас ведь у всех большие планы. Ты чего, Павлик? Пав…

Правой рукой Павлик Лидин схватил ворот Фединой голубой сорочки в светлую полоску, стягивая узел на горле.

– Убирайся из моего дома, пока я тебе морду на жопу не натянул. – Багровея, Павлик поволок Федю по коридору коммуналки.

– Павлик, погоди, ты меня недопонял. Мы же друзья, мы же честны друг с другом. Не надо…

– Чтоб я тебя больше никогда не видел, мразь. – Павлик вышвырнул Федю на лестницу и остервенело захлопнул дверь.

Он закрылся в туалете и долго сидел там, куря папиросы, которые прятал от мамы в щели за ржавой трубой. Потом надел пальто, перелицованное из старой отцовской черной шинели, и выбежал из дома. Павлик дотемна бродил по улицам, вдыхая гарь и разные другие запахи весенней Москвы и стараясь успокоиться. Когда он вернулся домой, Алена сидела у него на постели и пила чай из граненого стакана в серебряном дедовском подстаканнике. Рядом с ней на постели сидела мама Павлика в темно-зеленом платье с брошью на полной груди. Обняв Алену одной рукой, она неспешно поглаживала ее затылок и плечи.

– Бедная моя девочка, – тихо приговаривала Ида Рувимовна, – все образуется, вот увидишь.

Все это случилось, когда Аленина мать была на гастролях с труппой своего театра. Мама Павлика, вдруг переменившаяся к Алене, помогла ей сделать аборт у надомника. Все остальное было логическим продолжением случившегося. Алена провалилась на выпускных экзаменах и в тот год не получила аттестат. Павлик подал на физфак МГУ, но не поступил – на дворе был 1950-й. Потом он пять лет проучился в Автодорожном институте, пополнив ряды советских еврейских юношей-идеалистов, сделавшихся инженерами по необходимости. По нескольку раз в неделю он ночами разгружал вагоны, чтобы кормить себя и Алену, на которой женился. Они были бездетны – еще одно последствие ее подпольного аборта. Еще одно, потому что Алена так и не оправилась от душевного потрясения, которое испытала той последней школьной весной.

Федя Шток постепенно протиснулся, проник, проскользнул обратно в жизнь Павлика и Алены. Он закончил университет, стал этнографом, женился поздно, уже защитив кандидатскую. Его жена, бывшая одноклассница Алены, была дочерью генерал-полковника авиации…

Павел Лидин вспомнил и будто заново пережил все это в такси той апрельской московской ночью, сидя с закрытыми глазами на заднем сиденье и согревая бескровно-белые руки спящей жены.

В июле Павел с Аленой, как обычно, уехали на полтора месяца в Палангу. Федя Шток сначала отправил жену и сына в Гагры, а потом еще месяц отдыхал с ними в Юрмале. Рассказ Павла о послевоенном летнем лагере и рыбалке был бы давно позабыт – как и все предыдущие истории с участием Павла, – если бы не сын Феди Кирилл. Он тормошил скептика-отца расспросами. Шток отмахивался, как мог, твердо решив, что любые объяснения могут оказаться вредными для его любопытного сына. Кирилл упорствовал с детской преданностью ярким воспоминаниям.

– Пап, ну давай хоть съездим на то озеро, про которое дядя Павлик рассказывал. Может, там действительно есть эти пещеры под берегом? Может, дядя Павлик не шутил, что вы ловили рыб руками? Пап, ну, пап! Пожалуйста, давай съездим!

Шток обдумал просьбу сына и согласился съездить на озеро по приезде в Москву – в один из первых выходных, втайне надеясь, что до конца лета Кирилл все-таки позабудет об обещанном. Но Кирилл не забыл. Поэтому Штоку пришлось позвонить Павлу Лидину через несколько дней после приезда из Юрмалы.

Павел к тому времени уже вернулся в Москву из Прибалтики. Звонок Феди Штока удивил и взволновал его. «А вдруг там вся рыба перевелась? Что тогда? Федя опять будет издеваться. Но ведь не я же ему позвонил, а он мне. Значит, ему самому любопытно. А может, там до сих пор много рыбы, тогда я смогу что-нибудь поймать», – думал Павел.

Жена Штока презирала «сельские радости» и за город вообще почти никогда не ездила. Алена хотела было поехать, но потом решила остаться из чувства женской солидарности. Федор, Кирилл и Павел отправились в путь на новенькой «шестерке» Штоков. Дорогу Павел выверил по карте – по шоссе на Новопетровское. Там направо по проселочной вниз, мимо деревни, через опушку к озеру, это он помнил и без карты. Кирилл досыпал на заднем сиденье, Павел и Шток негромко переговаривались. Ехали около полутора часов по шоссе, потом свернули на щебенку.

– Вот сейчас должна быть деревня, – Павел показал рукой на поворот дороги.

От всей деревни осталась одна изба, на самом краю, да и то покосившаяся и со сползающей крышей. На месте остальных изб где повырастали кусты бузины, спутницы опустения, где повылезали дикие травы и злаки. Иван-чай, костер, плевел, овсяница, дудник царили на месте бывшего селения.

– И полвека не прошло, Господи! Ничего не осталось, – произнес Павел.

– Озеро-то хоть на месте? – пробурчал Шток, заранее досадуя на Павла.

Но тут проснувшийся Кирилл крикнул:

– Пап, пап, смотри, озеро!

И они, проскочив опушку, выехали на берег.

Леса подступили еще ближе за эти годы, и озеро блестело темной поверхностью воды, как дымчатый аметист в черненой оправе.

– Ну, Паша, давай ныряй, покажешь нам, как ловить рыбу голыми руками, и поедем, – сказал Шток, взглянув на часы, привезенные год назад из Японии.

Был пятый час, они уже съели привезенный с собой провиант, вдоволь набродились по сосновому бору, набрали грибов, наигрались в волейбол и бадминтон. Шток выловил щучку на шведский спиннинг и был очень горд собой. Оставалось только Павлу нырнуть – и можно ехать обратно.

– Пора собираться, мужики. Девчонки там заждались, да и есть охота жуть как, – Шток держал в руках большое махровое полотенце, готовясь растирать Павла. «Вынырнет через секунду, скажет, что вода холодная, или что пошутил, или еще чего», – думал Шток.

Павел разделся и положил тяжелые часы с синим циферблатом на стопку вещей. Перетянулся ремнем от джинсов и приспособил к нему вместо сетки холщовую сумку.

– Ну, старики, встречайте с уловом, – и Павел шагнул к воде.

Он нырнул со всплеском и быстро поплыл влево, под обрыв. Руки безошибочно нащупали нору. Лучи предзакатного солнца уже не проникали глубоко под воду. Павел на ощупь просунул в нору сначала одну руку, потом вторую, потом протиснулся в нору всем телом. Несколько испуганных рыбин шарахнулись в стороны, задевая его хвостами. «Черт-те что», – подумал Павел и повернул голову вправо, надеясь разглядеть очертания рыбин. Из правого угла норы на него смотрела старуха. Павла передернуло, так безобразно было ее лицо. Кожа напоминала жабью: буро-зеленая, со множеством складок, складочек, наростов и морщин. Маленькие глазки, глубоко ушедшие в прорези глазниц, бесцветные, с зеленоватыми сеточками сосудиков. Губы были съедены почти начисто, беззубый илистый рот зиял темной расщелиной между разбухшим рыхлым носом и тройным подбородком.