Книга Пером и шпагой - Валентин Пикуль

— Мои взгляды скользят по полуночным странам. Там все непрочно и троны колеблются. Династии сменяют одна другую. Смотрите на Елизавету: бочка вина, горсть золота и шайка солдат, выросших из метели, доставили ей трон… И какой трон! Елизавета дважды отказала мне в своей руке. Но у меня есть к ней еще две претензии: у нее свободна сейчас, пока Бирон в ссылке, древняя корона Кеттлеров Курляндских… На худой конец пусть Елизавета сделает меня главнокомандующим всей русской армии.

Де Еон понял, что все эти интимные разговоры ведут с ним неспроста. И не удивился, когда Конти сказал ему:

— Вы мне нужны не только для приискания рифмы на слово «рыба». Вы пригодитесь, шевалье, для более высоких целей. И я не скрою, что уже имел беседу о вас.., там.., за решеткою Версаля! Готовьтесь к маленькому повороту в судьбе… Не боитесь?

Де Еон поклонился, и в потемках Тампля вдруг ослепительно сверкнула в ухе его бриллиантовая сережка.

* * *

За спиной де Еона нечаянно решилась его судьба. Маркиза Помпадур по себе знала, какой пронырливостью может обладать женщина, и посоветовала Конти:

— Чего не сделает француз в Петербурге, то исполнит англичанин. Но что не по силам мужчине, надобно доверить женщине.

— Вы, прелестная маркиза…

— Да, да! Почему бы не послать де Еона как женщину?

— Но, прелестная маркиза…

— Да, да! Именно так, как вы и подумали, принц. Де Еон обладает миниатюрными чертами лица. Щеки его, как он сам мне признался, еще не ведали прикосновения бритвы. У него сильные, но маленькие руки избалованной пастушки. И чистый, как бубенчик, голос… Скажите — какую вам еще женщину надо?

Свершилось: через несколько дней принц Конти подал де Еону бумагу:

«Мой дворянин Еон де Бомон да будет доверять всему, что услышит от принца Конти, моего любезного брата, и никому да не скажет он о том ни слова. Аминь. Король».

Де Еон испугался: невозвратимо прекрасной показалась жизнь, которой наслаждался он до сего времени… Шпага, вино, книги, шахматы!

— Ваше высочество, — побледнел он невольно, — а если я, ссылаясь на занятость науками, осмелюсь отказаться от этой чести?

— Но вы же видели руку короля! — возмутился Конти.

— А если я откажусь, что ожидает меня?

— Бастилия, мой друг… Увы, Бастилия!

Так-то вот юный повеса вступил на скользкую стезю секретной дипломатии. Вступил на нее как раз в середине XVIII века — времени, когда в громе сражений суждено было перекраивать карту мира…

Он сделался скрытным, таинственным и хитрым.

Аминь! Король! Бастилия!

ВЕЛИКИЙ КАНЦЛЕР

А на бурных берегах Невы был свой, российский, Тампль, выросший среди мазанок мастеровых, по соседству с первой таможней Петербурга — как раз на том «галерном месте», где ныне высятся классические пропорции здания бывшего сената.

Краткая история русского Тампля изложена красноречиво в судьбе его всемогущих владельцев:

1, князь Александр Данилович Меншиков — сослан в Березов, где и умер, с мужеством приготовив себе место для могилы; дом его перешел к Миниху.

2, граф Бурхард Христофор Ми них — сослан в Пелым, где пробыл 20 лет, читая вслух жене Священное писание и сочиняя гимны; дом перешел к Остерману.

3, граф Андрей Иванович Остерман — сослан в Березов, где излечился от старой подагры, но зато умер от неистребимой злости к русским людям; дом его перешел к Бестужеву.

4, граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин.., не будем забегать вперед: положение русского канцлера еще прочно — при дворе и в политике Европы.

Кто же он был, этот пасмурный и грубый человек, шестнадцать лет не выпускавший руля русской политики? — «Темна вода во облацех…» Обычно при имени Бестужева-Рюмина вспоминают:

— А! Это тот самый, что изобрел бестужевские капли…

Да, это тот Бестужев. Правда, химик Лембке приписывал эти капли себе, а позже они продавались в Европе как «эликсир Деламот». Зато сам Бестужев не признавал за собой авторства тех фальшивых монет, которые он чеканил в Гамбурге — в своей странной аптеке. Вообще это был талантливый мастер по металлу и любопытный химик-экспериментатор — с большой склонностью к алхимии и чародействам магии.

Родился он в Москве; но служить начал в Ганновере. Вернулся же на родину — послом от Англии (!). При Петре I ему показалось несладко, и он подался в Митаву, где его отец был любовником курляндской герцогини Анны Иоанновны, будущей русской царицы (Бирон при Анне появился позже). И только когда Бестужеву было под сорок, он вернулся на русскую службу. А точнее — стал служить Бирону и всякой другой сволочи.

Когда умирала Анна Иоанновна, Бестужев пал на колени перед Бироном, воскликнув:

— Вся нация желает только вас!

Избежав плахи за свои преступления в эпоху бироновщины, Бестужев не пропал: его выдвигали ум и знание дворов Европы, их взаимосвязь и тайные каналы, по которым текут все нечистоты дипломатии. Как правило, Бестужев взятками от иностранных дворов не брезговал. Но вот от Фридриха II, короля Пруссии, он денег не брал. Фридрих, взбешенный такой необычной честностью, набавил до ста тысяч экю — нет, не берет! Фридрих еще накинул — Бестужев опять от него отвернулся. И король, пораженный до крайности, туго завязал свою мошну.

— Очевидно, — сказал он, — этот сундук надо открывать воровскими отмычками, а не ключами…

— Я слуга честный, — говорил тогда Бестужев. — Христос в Евангелии глаголет: не может раб двум господинам работати, и богу и маммоне служить! И посему, судари мои, брать пенсион от двух противных сторон я не способен. У меня — система, и говорю о том не таясь, дабы в Европах про меня ведали.

«Пенсион» — так он называл взятку. Но «система» у канцлера была: союз России с Англией и Австрией — против Пруссии и Турции, а значит, и против Франции, которая была на стороне Фридриха и султана турецкого. Системе этой канцлер следовал все тверже — по мере возрастания подачек от Англии. И здесь, надо признать, он был абсолютно искренним!

— Фридрих шибко захватчив стал, — рассуждал канцлер. — И, ославя его, мы сделаем короля нестрашным и незаботным…

Но сейчас (вот именно сейчас!) Бестужев-Рюмин сильно нуждается в очередном «пенсионе». Получилось так, что Елизавета подарила ему недавно дом остер м а невский, и на его ремонт канцлер разграбил казну России по двум коллегиям сразу. Началась бурная переписка дипломатов Европы: как бы выручить из долгов русского канцлера? Лондон по-купечески скаредно напомнил Бестужеву, что совсем недавно отвалил ему 10000 фунтов: мол, пора и честь знать. Дрезден, также входивший в «систему», плакался на свою непроходимую бедность. А скупердяйка Мария Терезия капнула из Вены на брега Невы столь жиденько, что великий канцлер великой империи и мараться австрийской подачкой не пожелал.