Книга Русская колыбельная - Ростислав Гельвич

Лин вздохнула и закатила глаза.

– Придурок.

– Привезу завтра, – пообещал Альберт. – Нет, я это просто так не оставлю. Я должен… там что-то явно не так. Он точно лгал. Я не ошибся. И эта странная беспомощность. Что он имел в виду? Почему я ощутил что-то похожее в себе, когда на меня нахлынула его беспомощность?

– Каждый из нас ощущал это. Нет ничего такого в том, чтобы иногда оказаться беспомощным.

– Ну, да. Ну, да…

– Но, Альберт, – внезапно Лин заговорила очень серьёзно. – Если дело только в том, что ты с ним не справился, может ну его? Амбиции – это прекрасно, но пациент не должен становиться соперником.

Ответил Альберт далеко не сразу. С минуту, а то и с полторы, он молчал, обдумывая произошедшее за день и сказанное только что женой.

– Знаешь, – наконец ответил он, уверенный, – это и правда амбиции. Но это не значит, что я не хочу ему помочь.

– Чудно!

Альберт потянулся к жене рукой и погладил её по щеке, а после скользнул пальцами ниже, залез под обтягивающую кофточку, под лифчик. Лин улыбнулась и ближе прильнула к нему. С разговорами о работе покончено.

Уже после Альберт заспал в отличном настроении, когда горячая, ещё не остывшая Лин, немного отодвинулась от него со словами:

– Жарко…

Часы показывали чуть больше полуночи – пятнадцать минут первого. Альберт протянул руку, коснулся тёмного каре Лин, и закрыл глаза.

Невозможно засечь момент, в который наступает сон. Но в этот раз Альберту удалось. Плохой признак.

Бодрствование перешло в невнятную дрёму. Альберт сам не знал, сколько ждёт сна, пока наконец не понял, что уже спит. Это и был сон. Липкий, тяготный, неприятный.

А потом и он кончился.

Всё тело Альберта внезапно дёрнулось, как от удара током. Он выпучил глаза в испуге и еле сдержался от крика.

Часы светили в темноте «03:15».

Альберт протянул руку к дневнику снов, нащупал ручку, включил ночник, точно записал подробности сна и после этого снова откинулся на подушку, попытался уснуть. Он думал, что ему не удастся, но на сей раз сон пришёл быстро.

Хотя он и не выспался, все равно по привычке проснулся за два часа до будильника.

Альберт осторожно вылез из-под одеяла и увидел Лин. Она сопела, закинув на него ногу.

В душе Альберт окончательно проснулся и тут же подумал о вчерашнем сеансе и разговоре с женой.

Чувства облегчения так и не пришло. Словно отповедь, которую дала ему Лин, оказалась напрасной. Была ли она такой? Альберт не мог ответить.

Пока Альберт чистил зубы под горячими струями воды, он только и думал о непонятной лжи Адкинса, которая могла оказаться правдой. А еще – о мрачной, бесконечной и всепоглощающей беспомощности.

Мрачные мысли не покидали Альберта пока он варил кофе, выходил из дома, садился за руль. Он почти обрадовался мыслям о работе, о сложном деле: вдруг они отвлекут его от утренней сварливости и недовольства.

Но нет. Снова тягучий призыв на фаджр (Альберт так и не вспомнил, что это такое), снова поездка через те же районы, что и всегда. Смесь смога и тумана осела маслянистой росой на асфальт. Колёса машин быстро растаскали, смешали с грязью остатки цветной краски – остатки старого праздника.

Насмотревшись на грязную разноцветную слякоть, Альберт прибавил газу.

Подъезжая к Оак Мэдоу, он мечтал лишь о том, чтобы не повторилась вчерашняя история с Пилипчиком, выбравшимся пораньше для проникновенного разговора. Хлопнув дверью машины, Альберт невольно съёжился: боялся услышать гудок сзади. Впрочем, зря.

Довольный, Альберт быстро прошёл к зданию.

Он шёл к себе, но, внезапно захотел посмотреть на Аурея. Стараясь не стучать ботинками, Альберт дошёл до знакомой палаты и заглянул через стекло.

Адкинс спал. Безмятежно и спокойно, на спине, засунув ладонь под голову, а другую держа на груди, вздымавшейся под тёплым одеялом.

Что же у Адкинса в голове? Альберт представил, будто бы его эмоциональные щупальца тянутся к Адкинсу через стекло. Конечно, это уже была не визуализация, а простая фантазия. Альберт знал, что виной всему раздражение, а еще то, что Лин назвала амбициями: Альберт ведь хотел раскусить дело просто, наскоком.

А испытал бессилие и беспомощность.

И фантазия осталась фантазией: Адкинс спокойно спал, а за закрытой дверью палаты стоял нервный и раздражённый Альберт.

Он ощутил лёгкий укол зависти, только подпитавший угнетающее раздражение, которое потихоньку перерастало в злость, пусть и не сильную.

«Это ненормально», – вдруг подумал Альберт и пошел к себе в кабинет.

Папка лежала там же, где он её и оставил вчера – на столе, закрытая. Первым делом Альберт налил себе стакан воды и быстро выпил. Легче не стала. Он налил еще и, на сей раз, поднёс стакан ко рту, чтобы видеть колеблющуюся от дрожи в его пальцах поверхность воды.

Невольно он вспомнил Лин. Её ехидную улыбку, ядовитые слова, но ласковый, искренний тон и желание помочь.

– Держи. Я туда плюнула, если что.

Закрыв глаза, Альберт прерывисто выдохнул и, не поднимая век, прикоснулся губами к воде.

К моменту, как стакан опустел, злость и раздражение если не ушли, то сильно утихли. Альберт снова подумал о всём прошедшем, и не ощутил того, что чувствовал всего несколько минут назад.

Теперь уже уверенный в себе, почти что довольный, устроился поудобнее и открыл пластиковую обложку папки с делом. В этот момент ему стало совсем хорошо. Никакого бессилия. Чувство уверенности, Альберт оказался там, где всё ему легко и понятно. Ещё одно дело, только ещё одно дело. Альберт серьёзно кивнул и растянул губы в напряжении.

– Аурей Д. Адкинс, – сказал он.

– Сорок лет, – сказал он.

– Убил жену и двоих дочерей, – сказал он.

– Якобы из-за ссоры на почве прерванной беременности, – сказал он.

Теперь Альберт визуализировал.

В его голове вихрём пронеслось всё пережитое с того момента, как он согласился работать над этим делом. Разговоры с Пилипчиком, раздражение и сварливость, лица туристов в центре Куара-Нуво, мрак, дискомфорт из-за возвращения домой, и, конечно тяжелое слово, красным шрифтом, грифом на секретной папке: «Беспомощность»

– Беспомощность, – сказал он. – Аурей Д. Адкинс. Что же это такое – беспомощность? Что же ты скрываешь? Ничего… Мы ещё посмотрим кто кого.

Альберту до смерти захотелось принять фанейротим не по расписанию, но он легко отогнал эту мысль.

6

Пилипчик будто забыл о существовании Альберта, что не могло не радовать. Он не любил, когда его раздумья прерывали, к тому же он понимал, что директор наверняка заметит, как тяжело ему даётся это дело.