Книга Павел Чжан и прочие речные твари - Вера Богданова

Борисовна дружила с директрисой, они вместе курили у черного хода. Часто прибухивали в директорском кабинете, распивали восьмомартовские и деньрожденные подарки. После одного такого распития Борисовна вернулась в группу с сюрпризом для Павла. Его забирали на день на прогулку. Точнее, на вечер, получалось, всего на несколько часов.

За год, который Павел провел в детдоме, это был первый раз.

Парни в группе загудели, Ваня, самый младший, спросил со слезами на глазах:

– Мама, а когда меня позовут?

– Никогда, если будешь нюни распускать, – отрезала Борисовна и рукой указала на выход. – Чжан, давай, время – деньги.

Павел приготовился знакомиться, думал, внизу его ждут, гадал, кто же это будет. Какие-то волонтеры? Заметили его на концерте? Будут приезжать каждую неделю, как к Ромке из седьмой? Но Борисовна без лишних разговоров указала на свой черный внедорожник.

– С ногами осторожней там, кресло не заляпай, – велела она, когда Павел забрался на заднее сиденье, и вдавила кнопку зажигания. Гравий захрустел под колесами, как будто лопался под тяжестью машины.

Борисовна закурила. Мерзость. Мало того, что сама травилась, так еще и заставляла дышать этим Павла. Сигареты у него ассоциировались с годом, прожитым без отца, за который мать умудрилась прокурить весь дом, с ее приступами гнева и дикой безысходной тоской.

– Нам долго ехать?

– Не очень. – Борисовна выпустила дым через ноздри. – Если понравишься, он тебя и усыновить может, или денежек подкинет. Ты ему скажи, что тебе двенадцать только будет. И морду поприветливее сделай.

Павел молча усмехнулся. Не, понятно, что он маленький и щуплый, на тринадцать лет не выглядит, да и ребят помладше забирают охотней. Но в деле-то всё написано, как есть, его уже не исправить. И смысл врать тогда?

С одной стороны, уйти из детдома было бы неплохо. А с другой – ему до выпуска оставалось всего ничего. Это мелкие мечтали о семье, Павлу уже никто не был нужен. Он видел, кто приходил за подростками, – сплошь алкаши, которым только пособие и нужно, или странные неопрятные тетки в черных платках.

Такая забрала Полину из соседней группы. Полина Павлу нравилась: светловолосая, спокойная, умная – в школе не отставала от него по оценкам. Тоже выросла не в детдоме и попала в него не так давно. Говорили, что девчонки из группы устраивали ей темную, но она не жаловалась. Потом пришли двое: женщина в платье до пят, вся скрюченная, будто немного придавленная сверху, с бледным лицом без возраста – вроде молодая, а взгляд усталый, грустный, заломы у тонкогубого рта, под глазами мешки, странная, в общем; с ней – бородатый мужик с пузом, выкаченным на пояс брюк. Пошли в комнату отдыха. Полину усадили на детский стул так, что она смотрела на всех снизу вверх, сложив узкие ладони на коленях. Женщина устроилась на краю дивана, а муж ее раскинулся рядом, глядел на Полину не очень-то приветливо. Дальше дверь в комнату закрыли, но Павел успел услышать хриплый вопрос: «Священное Писание читала?»

Полина потом уехала с ними и пропала. Кто-то сказал, что в той семье без нее уже шестеро было, жили в большом доме в деревне. Хозяйство, куры, козы, все дела.

Короче, еще неизвестно, к кому попадешь. Проще уже так, самому по себе, до восемнадцати лет перекантоваться – и на волю.

Вскоре Борисовна вырулила в старую часть города. Докурив одну сигарету, сразу принималась за другую, дым не успевал выветриваться, и Павла начало подташнивать. Стараясь дышать неглубоко, он уставился в окно на ползущие мимо дома барачного типа, на голые ветки деревьев и солнце, закатившееся на край поля. Машина свернула в частный сектор, оттуда в гаражи – кирпичные коробки, заросшие мхом, – еле выбралась из заполненной водой колеи и встала за помойкой. Ни души вокруг. Дальше они шли пешком: Борисовна семенила впереди, балансируя на скользкой грязи и мокром ветру, Павел ступал за ней, держа руки в карманах и втянув голову в ворот куртки. За поворотом, на следующем этапе гаражного лабиринта, их ждали.

Он оказался высоким и невзрачным, как осеннее утро. Близко посаженные цепкие глаза на узком замученном лице. Кожаная куртка, под ней толстовка с голографическим принтом, треники, – странный. Вроде взрослый дядька, а одет, как девятиклассник. Павел его узнал: он подходил после выступления, говорил о телефонах и какой-то фигне, спрашивал, какая модель у Павла, и пытливо заглядывал в лицо. Было в нем что-то жутковатое, неуместно детское, и Павел тогда от него сбежал.

Но Борисовна вела себя с ним обходительно, будто с проверяющим из министерства.

– Ему только исполнится двенадцать, – словно оправдываясь, сказала она дядьке.

– Тринадцать мне, – встрял Павел.

Борисовна придушенно заквохтала, Павел не сразу понял, что это смех.

– Он шутит, такой шутник у нас. Чжан, ну хоть дяде-то не ври.

Дядька оценил его краем глаза, кивнул, сунул Борисовне сложенные купюры. Борисовна купюры приняла, пересчитала и шустро сунула их в сумку.

– Паша, знакомься, это Константин, – сказала, улыбаясь. Улыбка никак не срасталась с ее лицом, казалась инородной.

– Можно просто Костя, – услужливо подсказал дядька и протянул ладонь.

Павел не спешил ее пожимать. «Просто Костя» ему уже не нравился, но он не знал, можно ли отказаться прямо на пороге. И нормально ли платить за прогулку с сиротой? Это каждый раз такое? Он обернулся на Борисовну, и та махнула рукой:

– Давай, иди. Константин, я вас познакомила, насчет следующего раза сами договоритесь. Вы же его подвезете обратно?

– Конечно, Людмила Борисовна, – кивнул Просто Костя.

Павел оглядел безлюдные гаражи. Идти? Ту- да, с этим непонятным мужиком? Они стебутся, что ли?

– Не пойду я никуда, – сказал он. – И никакого следующего раза не надо, я не хочу.

– Пойдешь. – В голосе Борисовны зазвучало знакомое раздражение, маска благодушия сползла немного. – Прямо сейчас.

– Не пойду. Я на вас жалобу напишу в прокуратуру, – нашелся Павел.

От слова «прокуратура» Просто Костя вздрогнул и как-то съежился, а Борисовна, наоборот, приосанилась, расправила крылья, мигом стала собой.

– Прокурату-у-уру, – протянула. – Да кому ты там нужен? Тебе кто поверит, шваль детдомовская? Пустышка, ноль без палочки.

Павел угрюмо молчал. От хлестких слов он будто становился меньше, превращался в ту самую шваль детдомовскую, которой никто не поверит, кому нужна морока – заводить дело из-за сироты. Он округлялся до ноля, и в груди зияла гулкая дыра.

– Не пойду, – повторил Павел уже тише. На Борисовну старался не смотреть.

– Сережу Ерофеева помнишь?

Ерофеев с лестницы упал, как сказали – приступ эпилепсии случился. Но все знали, что его избили старшаки. После больницы его отправили в интернат для психических, и больше он не возвращался. Исчезновение неприметного, вечно сопливого Сережи мало кто заметил, кровать в группе занял другой пацанчик, а у раковины появилась новая зубная щетка. Но Павел помнил.