Книга Дочь времени [= Дитя времени ] - Джозефина Тэй

Грант думал о том, что если нет денег, а очень хочется поехать и узнать, как там Лиззи с первенцем, то, наверное, лучше осознавать, что в каждом богобоязненном доме найдется приют и кусок хлеба, чем искать деньги на проезд. Зеленая Англия, с которой он уснул накануне, многое могла бы рассказать об этом.

Он листал страницы, посвященные пятнадцатому веку, в поисках людей, удивительные судьбы которых могли бы осветить для него эпоху подобно лучам театрального прожектора, освещающего сцену. К сожалению, Тэннер больше интересовался общей картиной. Но он упомянул, что парламент Ричарда III был самым либеральным и прогрессивным из всех известных, и очень сожалел, что преступления этого короля вошли в противоречие с его очевидным стремлением к всеобщему благоденствию. Вот, в сущности, и все, что мистер Тэннер пожелал сказать о Ричарде III. За исключением Пастонсов, чьи записи, не подвергшись искажению, одолели века, другим людям не нашлось места в книге Тэннера.

Грант позволил сему сочинению соскользнуть с его груди и долго шарил по одеялу, пока под руку не попалась «Рейбийская роза».

5

Это был роман, но, по крайней мере, не такой тяжелый, как «История конституционной Англии» Тэннера. Почти исторический роман, в котором немножко истории и много разговоров. Короче, Ивлин Пейн-Эллис, кто бы ни скрывался за этим именем, написала историческую биографию, расцветив ее своим воображением, снабдив портретами и генеалогическим древом, однако ни в коей мере не претендуя на то, что Грант и его кузина Лора называли «истиной в последней инстанции». Никаких «с точки зрения леди», «тем не менее», «нам кажется». Это была честная книжка с правильно поставленным освещением событий.

Да и само освещение, не в пример «Истории» Тэннера, было гораздо ярче.

Гораздо ярче.

Грант давно знал, если нет возможности познакомиться с интересующим человеком, лучший способ узнать его — повидаться с его матерью.

Итак, пока Марта не осчастливит его трудом святого Томаса Мора, он побеседует с Сисели Невилл, герцогиней Йоркской.

Первым делом Грант изучил генеалогическое древо и пришел к выводу, что оба Йорка, Эдуард и Ричард, не только, в отличие от других королей, узнали на себе, как живется простым людям, но, к тому же, были истинными англичанами. Он был изумлен, когда поглядел на их родичей. Невилл, Фитцаллан, Перси, Холанд, Мортимер, Клиффорд, Одли, не говоря уже о Плантагенетах. Королева Елизавета (для которой, как известно, это составляло предмет гордости) была в полном смысле слова англичанкой, если не считать небольшой примеси валлийской крови. Однако монархи, сидевшие на троне в Англии, были полуфранцузами, полуиспанцами, полудатчанами, полуголландцами, полупортугальцами, и только Эдуард IV и Ричард III были настоящими англичанами.

Оба были безукоризненного происхождения как с материнской, так и с отцовской стороны. Дедушка Сисели Невилл — Джон Гонтский был третьим сыном Эдуарда III и первым Ланкастером. Значит, трое из пяти сыновей Эдуарда III были предками двух братьев Йорков.

«Принадлежать к роду Невиллов, — писала мисс Пейн-Эллис, — значило занимать высокое положение, ибо это был род богатых землевладельцев. Принадлежать к роду Невиллов почти наверняка значило быть красивым, поскольку все в этом роду были хороши собой. Принадлежать к роду Невиллов значило быть личностью, поскольку личное достоинство и сила духа ценились в этом роду превыше всего. Если же мы соединим три названные качества, то нам явится совершенство — Сисели Невилл, единственная роза Севера, расцветшая задолго до того, как Северу пришлось выбирать между белыми и алыми розами».

Мисс Пейн-Эллис утверждала, что Ричард Плантагенет, герцог Йоркский, женился на Сисели Невилл по любви. Грант отнесся к этому скептически, но чем больше он узнавал об их жизни, тем меньше сомнений у него оставалось. Каждый год Сисели рожала по ребенку. В пятнадцатом веке это скорее служило подтверждением ее хорошего здоровья, нежели любви к обаятельному Ричарду. Однако если по обычаю жена сидела дома и стерегла кладовые, Сисели Невилл всегда была рядом с мужем — и дома, и в дальнем походе, что говорит об удовольствии, которое они находили в обществе друг друга. Их первая дочь Анна родилась в Фотерингэе, фамильном замке, Генри, умерший в младенчестве, — в Хэтфилде, Эдуард — в Руане, где герцог был по делам службы, Эдмунд и Елизавета — также в Руане, Маргарита — в Фотерингэе, Джон, умерший в младенчестве, — в Нете, в Уэльсе, Георг — в Дублине (не это ли стало причиной почти ирландского упрямства Георга), Ричард — в Фотерингэе.

Сисели Невилл не ждала мужа и повелителя в фамильном замке, а всю жизнь сопровождала его, куда бы он ни ехал, и это было серьезным аргументом в защиту теории мисс Пейн-Эллис. Да, такой брак можно назвать счастливым.

Вероятно, укоренившаяся в семье преданность друг другу сказалась и в ежедневных визитах Эдуарда к младшим братьям, когда они жили в доме Пастонса. Даже перед лицом беды семья оставалась сплоченной.

Грант понял это, неожиданно наткнувшись на письмо Эдуарда и Эдмунда, адресованное их отцу. Мальчики жили, получая необходимое образование, в замке Ладлоу, и в пасхальную субботу, когда гонец отправлялся к отцу, они крепко нажаловались на учителя. Они умоляли отца выслушать гонца, который все знает об их притеснителе. Свои жалобы, как ни горьки они были, мальчики завершили общепринятыми выражениями преданности, которые прерывались благодарным сообщением о получении новой одежды и сожалением о неимении давно просимого требника.

Добросовестная мисс Пейн-Эллис сделала ссылку на одну из рукописей, и Грант стал медленнее листать книгу в надежде найти что-нибудь еще. Для полицейского факты — хлеб насущный.

Он ничего не нашел, однако наткнулся на сценку, не оставившую его равнодушным.

«Герцогиня вышла на крыльцо лондонского дома, освещенного нещедрым декабрьским солнцем, чтобыпопрощаться с мужем, братом и сыном. Дирк и племянники вывели лошадей, и испуганные голуби и воробьи разлетелись кто куда. Сисели смотрела на мужа, как всегда неторопливого, спокойного, и думала, что по выражению его лица никак не скажешь, что он собирается на войну, а не в свой замок считать баранов. Возле него Солсбери, ее брат, вот ужу кого темперамент, настоящий Невилл, верит только в случай. Она грустно улыбнулась, беспокойно было у нее на сердце из-за сына, семнадцатилетнего Эдмунда. По-мальчишески худой, легко ранимый, ни разу не видевший настоящего сражения, он не мог устоять на месте от возбуждения. Она хотела сказать мужу: «Береги Эдмунда». И не сказала. Муж не поймет, и Эдмунд, не дай Бог, услышит. Эдуард всего на год старше, а уже командует на границе с Уэльсом, значит, и ему, Эдмунду, нечего сидеть дома.

Сисели оглянулась на младших детей, плотных белокурых Маргариту и Георга и темнобрового, темноволосого, словно подмененного эльфами Ричарда, стоявшего, по обыкновению, чуть-чуть позади старших. Четырнадцатилетняя Маргарита, добродушная, с растрепанными волосами, плакала. Георг умирал от зависти и злился, что ему одиннадцать и он еще не дорос участвовать на равных с братьями в военных походах. Внешнее спокойствие маленького Ричарда могло обмануть кого угодно, но только не мать, она знала, что он дрожит всем телом, как барабан в руках музыканта.