Книга Если бы всё было иначе - Сара Эверетт

Когда я становлюсь в очередь рядом с мамой, она бросает на меня непонимающий взгляд.

– А где вафли?

– Я…

– Джесси, что-то случилось? – спрашивает она и вслед за мной смотрит в ту сторону, откуда я только что пришла.

– Они закончились, – выдавливаю я еще одну секунду спустя.

– А, ну ладно, – неуверенно протягивает мама. Кажется, она пытается понять, почему я так расстроилась из-за того, что в супермаркете нет замороженных вафель. – Можем заехать в другой магазин по дороге домой.

Я еще раз оглядываюсь через плечо, как будто меня что-то преследует.

Я даже не надеюсь, что он пошел за мной. Так оно и есть.

Разумеется, так оно и есть.

Я помогаю маме донести пакеты до машины. Все это время она говорит что-то про авокадо, которые мы купили со скидкой. Я пытаюсь слушать, но бо́льшая часть меня по-прежнему стоит в отделе полуфабрикатов напротив парня, который был для меня семьей, хоть никогда не приходился мне братом и не вполне мог называться другом.

Я знаю, что он постоянно возвращается в Винчестер, но вижу его впервые после похорон.

В мою голову приходят глупые мысли: «Я одета как бомж».

Банальные мысли: «Он отращивает бородку».

Я стараюсь сосредоточиться на том, что сижу в машине с мамой, но мои уши раздирает какофония звуков.

А в моей памяти проигрывается один и тот же момент. Люк Коэн стоит посреди супермаркета и смотрит на меня так, как будто совершенно меня не знает.

3

ТОГДА

Мэл называла свою болезнь «Большим Злом». У нее была теория, что оно есть у каждого человека, независимо от того, известно нам о нем или нет. Еще она верила, что Большое Зло может измениться. Самая важная проблема в твоей жизни может со временем потерять свою зловредность.

Для мамы Большим Злом была депрессия, мешавшая ей хоть как-то функционировать. Для папы – то, что он не знал, как помочь маме или как стать двумя родителями сразу, и в результате похоронил себя в работе. Мэл говорила, что Большим Злом Люка была убежденность, что он должен сделать все на свете, только бы не стать таким, как его отец. А насчет Ро Мэл могла мне ничего не говорить; я и так знала, в чем его беда – он отчаянно хотел добиться своих целей. Играть в теннис в колледже, довести до совершенства свой и так уже почти идеальный удар справа, сделать так, чтобы его мама поправилась. Это отчаянье постепенно вытекало наружу и заставляло его кожу блестеть, а глаза – сверкать.

– А в чем мое Большое Зло? – снова и снова спрашивала я у Мэл. Я ждала ее ответа со страхом: вдруг она скажет, что я никогда не найду место, которое смогу назвать домом, или что все, кого я люблю, рано или поздно от меня устанут. Теперь я знала, почему Ро выгнал меня, но за то время, что он уходил от ответа, кошмарное семечко сомнения успело прорасти в моей душе. И я до сих пор задавалась вопросом: что, если я на самом деле ужасный человек? Что, если из-за этого родной дом навсегда останется лишь моей фантазией – осуществимой для других, но не для меня?

Но Мэл не хотела говорить мне, в чем заключается мое Большое Зло.

– Узнаешь, когда узнаешь, – настаивала она.

Я так и не могла понять: она знает, но не хочет говорить, или у нее самой пока нет ответа? Вероятно, первое. Мэл могла заглянуть тебе в глаза и разглядеть твою душу. Она могла послушать, как ты болтаешь о мелочах, и узнать мечты, о которых ты ни за что не сказал бы вслух. Она видела сущность людей, как гадалки видят будущее в чайных листьях. Она знала меня как никто другой.

Так что она, конечно же, догадалась о моем отношении к Люку.

Я начала что-то подозревать летом между седьмым и восьмым классами, в день, когда мы пошли на ярмарку. «Ярмарка Конца Лета» соответствовала своему названию и проходила в Винчестере в последние дни августа. Она открывалась всего в паре кварталов от пекарни, поэтому тем утром мы с Ро и Люком пошли туда пешком, пока Мэл осталась работать. Время тянулось медленно, а воздух казался липким от жары, влаги и запаха жарящихся на огне сосисок. Мне уже было тринадцать лет, и мысль о бесконечных аттракционах и карамельном попкорне больше не казалась такой привлекательной. Но Люк умудрился перейти на какой-то новый уровень скуки – бо́льшую часть времени он плелся за нашими с Ро спинами и не вылезал из телефона, как будто его приговорили к изощренной пытке, на целый день оторвав от уравнений и научных формул. Не то чтобы я его осуждала. Я сама больше всего на свете хотела вернуться в пекарню, где царило спокойствие и работал кондиционер, и попытаться выпросить у Мэл что-нибудь вкусненькое. Но у Роуэна был целый список аттракционов, на которые он хотел попасть, а Мэл сказала, что мы и так все лето просидели дома, поэтому мы проявляли мужество и терпели.

Когда мы начали собираться обратно в «Росас», я уже была готова назвать этот день ничем не примечательным. Пока Люк вдруг не исчез на несколько минут и не вернулся с маленьким белым мишкой в руках.

– Вот, – проговорил он, протягивая мне игрушку.

– А мне? – возмутился Ро и попытался ее выхватить, но Люк отвел руку, так чтобы тот не смог дотянуться.

– Ты его выиграл? – ошарашенно спросила я, взяв медведя в ладони.

– Купил.

Люк произнес эти слова так, словно не придавал случившемуся большого значения. Словно он каждый день покупал мне медведей на ярмарках. Но для меня это было нечто невероятное. Люк сделал мне подарок – в первый раз в жизни не на праздник, а просто так. Я не сомневалась: это что-то да значит.

Ро предпринял еще одну попытку завладеть игрушкой, но я спрятала ее за спиной. Я собиралась никогда не выпускать ее из рук – насколько это было возможно.

– Спасибо, – застенчиво прошептала я Люку.

Он пожал плечами и вернулся к телефонной игре.

Через несколько минут мы зашли в пекарню. Я все еще была на седьмом небе от счастья.

– Ну как все прошло? – спросила Мэл.

Ро принялся пересказывать ей события дня, описывая все аттракционы, на которых мы покатались, и все конкурсы, в которых проиграли. Я то и дело вставляла комментарии, но главным образом витала в облаках.

Господи, Люк подарил мне мягкую игрушку.

Парни делали такие подарки своим девушкам на свиданиях.

А потом Мэл стала закрывать магазин. И тут я увидела, как Люк достал из кармана сдачу и протянул ее маме. Мэл что-то ему прошептала, а когда он кивнул, похлопала его по спине. И я сразу же поняла, какая я дурочка.

Люк купил мне игрушку по просьбе Мэл. Этот жест не был ни романтичным, ни спонтанным – он был совершенно не таким, каким казался мне еще пару секунд назад. Это была всего лишь подачка. Люк поступил так только потому, что его заставила мать.