Книга Театральная сказка - Игорь Малышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да. И говорил еле слышно, будто стоял метров за сто от нас.
Режиссёр перевёл взгляд на Мыша.
– Да, – поддержал девочку тот. – Именно так всё и было.
Альберт покачал головой.
– Я ничего такого не видел. Гном всё время был на сцене рядом с вами.
– Но он уходил за декорации!
– Я был рядом, за кулисами, наблюдал и ничего такого не видел.
– Он исчез, убежал… – стоял на своём Мыш. – И кричал, как будто издалека…
– Ты нас за идиотов держишь, Альберт? – закипая, спросила Ветка. – Или мы, по-твоему, врём?
– Спокойней, друзья мои, спокойней. Я говорю только о том, что видел собственными глазами, не более.
– Ещё птица на сцену вылетала! Трясогузка… Как раз когда Гном ушёл.
– Я не заметил никакой трясогузки. Да и зрители тоже. Уверен, вылети на сцену птица, в зале стоял бы такой гомон, что вы бы себя не услышали.
– Но она порхала и чирикала!
Режиссёр покачал головой.
– Простите, но ни я, ни зрители не видели ничего подобного. Ни птички, ни кошки, ни рыбки. Никакой живности.
– Это да, – согласился Мыш, признавая бесплодность беседы. – Сегодня на сцене было мало живого.
На следующем спектакле история с уходом Гнома повторилась. Он опять убежал за декорации и загадывал загадки оттуда, словно бы уходя всё дальше и дальше. Хохотал и просил подойти поближе. Обратно пришёл с сухим репейником на коленке.
И на следующем представлении было то же самое. И на следующем…
Народу раз от разу ходило всё меньше. Во время пятого спектакля зал почти пустовал.
Мыш
(колыбельное стихотворение, написанное во время бессонницы)
В ночь перед седьмым спектаклем дети долго сидели на подоконнике, смотрели в окно.
Альберт ушёл в самом мрачном настроении, еле волоча ноги от усталости и коньяка.
– Понимаете, на каждом спектакле, – говорил он, сидя перед тем за пианино и сбивчиво наигрывая джазовую импровизацию, – актёр должен что-то отдать зрителю.
Его глаза печального мопса блуждали по клавиатуре, плечи обвисли, как ветки дерева после дождя.
– Что отдать? – спросил Мыш.
– В этом-то и соль, – Альберт медленно и нетрезво покачивал головой в такт музыке. – Отдать нужно то, чего у вас раньше не было. Вы должны найти нечто во время спектакля и подарить людям в зале.
– Боюсь, я плохо понял.
– …И когда вы с Веткой научитесь этому, – продолжал Альберт, – сразу исчезнет всё, что вам мешает.
Он по очереди оглянулся на Мыша и Ветку.
– Дорогие мои, я очень на вас надеюсь.
Тяжело поднялся из-за инструмента.
– Пойду. Ещё и мама разболелась… Она, кстати, много лет играла Гретель в нашем театре, – сказал, ощупывая карманы. – Надо будет в круглосуточную аптеку зайти.
– Тебя полиция не «примет» в таком состоянии? – спросила Ветка.
– А какое у меня состояние? Нормальное, я считаю. Ну а примет, значит, примет, – равнодушно ответил режиссёр, задев плечом дверной косяк. – Спокойной ночи, дети. Не провожайте, я сам закрою.
В наледи на оконных стёклах играли золотые мотыльки. Москва-река походила на поток чёрных муравьёв.
– На прошлый спектакль было продано пять билетов, – сказал Мыш.
– Один зритель ушёл в антракте, – добавила девочка. – Считай, для себя играли.
– На Альберта больно смотреть.
– На него больно, на нас жалко.
– Пора перестать врать себе, – резко бросил Мыш. – Мы никчёмные актёры, и в этом всё дело. Да и спектакль нелепый. Я сразу сказал, что «Ганц и Гретель» – бредовая идея.
– Понятно, что спектакль детский, понятно, что незамысловатый, но играли же его как-то двести лет. И ведь наверняка не для пяти зрителей!
– Притом что один уходит в антракте…
– Да ещё и Гном с этими его идиотскими розыгрышами… Нет, ну как ему не надоест ерундой заниматься? Взрослый же человек. Шутка, повторенная сто раз, смешнее со временем не становится.
По улице с шумом и гулом, расталкивая полумрак мигающим маячком, двигалась уборочная машина. Тени от маячка заметались по детским лицам.
Ветка положила подбородок на колени.
– Как хочешь, но нам надо узнать, куда уходит Гном и зачем зовёт нас за собой, – сказала она.
– Но это же не по пьесе! Да и не хочу я вестись на его дешёвые разводки.
– Разводки не разводки, плевать. Надо попробовать пойти.
Мыш долго молчал, хмурился, пожимал плечами, ведя какой-то внутренний диалог с самим собой.
– Да, наверное, ты права, – наконец неохотно признал он. – Будь что будет. Пойдём за ним. Кстати, ты чувствуешь, какие странные запахи слышатся, когда Гном уходит за сцену?
– Конечно. Женское обоняние вообще острее мужского. Травой пахнет, костром, озером. А может, рекой. Ещё грибами: сыроежками, опятами…
Она тронула шрам на щеке, похожий на звёздочку или снежинку.
…
Когда Гном задал третью, последнюю загадку, Мыш сжал Веткину руку, и они вместе зашагали вперёд, через бутафорскую траву, под ветви искусственных ив, колышущихся под налетевшим неизвестно откуда ветром. Ветви прошлись по лицам, будто ощупали. Темнота надвинулась, упала в глаза, обняла и скрыла от зала.
Дети продолжали двигаться. Во тьме проявилась искра света – далёкий костёр. Мрак поредел, проступили стволы деревьев, зубчатые контуры трав, кривые лапы валежника. Ветка зацепилась за что-то, должно быть, за сухой сук, и едва не упала. Мыш удержал её.
У костра стоял Гном, увидев детей, он радушно раскинул им навстречу руки.
– Ну, вот и вы! С прибытием!
– Что это? Где мы, Гном? – спросил Мыш, чувствуя, как намокает от росы его одежда, понимая, что трава, по которой он шёл, – самая настоящая лесная осока, а впившийся в ухо комар и вправду пьёт его кровь.
