Книга Человек, научивший мир читать. История Великой информационной революции - Ксения Чепикова

Основная разница между обязательным образованием и обязательным посещением школы состояла в том, что качество внешкольных занятий невозможно было проконтролировать. Скажем, по прусским законам, глава семьи был обязан дать детям образование, но посещение школы предполагалось на случай, «если он не может или не хочет обеспечить обучение в своем доме». Состоятельные семьи обычно нанимали учителей. И школа и учитель стоили денег, а до школы нужно еще как-то добираться… В общем, подсчитав все расходы, глава семьи мог придти к выводу, что домашний учитель – особенно если детей в семье много – не сильно дороже. Впрочем, он мог обучать детей и сам: чтение, письмо, счет – требовались начальные навыки. И это было бесплатно! Проследить, хорошо ли отец, заявивший, что обучает своих детей дома, учит их, и учит ли вообще, было в те времена нереально. При этом тогдашние родители часто возмущались тем, что государство указывает им, как воспитывать детей, вмешиваясь в их родительские права[30].

В XVIII веке подавляющая часть населения Западной Европы жила в сельской местности, дети с ранних лет работали со взрослыми. Даже если родителям пришлось теперь отпускать их учиться – найти помещение для школы часто было непросто, не хватало и учителей, детям всех возрастов приходилось учиться в одном классе. В Австро-Венгрии на момент принятия в 1774 году закона об образовании школу посещала только одна шестая часть детей школьного возраста. Впрочем, к 1784 году эта доля составляла уже три пятых, а в 1828 году – девять десятых. При сыне Марии-Терезии Иосифе II начальные школы для мальчиков стали даже бесплатными!

Но за школьное образование девочек родителям по-прежнему приходилось платить[31].

Введение всеобщего школьного образования в XVII–XVIII веках было реакцией тогдашних правителей на два тренда, которые стали результатом массового распространения доступной по цене книжной продукции: бурное развитие науки и техники и рост критического мышления и вольнодумства. Ключевую роль в этом сыграл типографический концерн Плантена. Теперь печатная книга стала основным носителем знаний, а чтение оказалось важнейшим навыком при обучении любой более или менее сложной профессии, так что подданных нужно было срочно учить читать. С другой стороны, нужно было знать и контролировать, что именно они читают и как осмысливают прочитанное, научить их мыслить единообразно и лояльно (сегодня это называется вторичной социализацией), иначе рано или поздно революции не избежать. Обе задачи должно было решить обучение детей по единой школьной программе.

* * *

Но в годы юности Кристофа Плантена у правителей пока что другие заботы. Никакой школьной системы не существует, научиться читать и особенно писать даже в Париже можно лишь в немногих местах, попасть куда может вовсе не каждый. Доступ к образованию во Франции в первой половине XVI века ограничен, тем более для детей простолюдинов. Выше не случайно говорилось об огромной удаче – без нее шансов выучиться чтению и письму, этим уже набирающим популярность, но все еще довольно редким умениям, у маленького Кристофа попросту не было. И здесь самое время задать вопрос о количестве грамотных: так сколько же их все-таки было?

Никаких точных цифр назвать нельзя. В XVI веке не то что демографической статистики не велось – даже обычных переписей не проводилось, так что данные о населении европейских стран у нас есть только приблизительные. Объективные индикаторы или источники, дающие представление о ситуации с грамотностью, найти сложно. Одним из таких источников стали брачные свидетельства, по которым хотя бы можно определить, какой 5 процент мужчин и женщин умел писать собственное имя. Как мы знаем, письму в тогдашних школах обучали после чтения, так что логично предположить, что эти люди умели читать – хотя бы на «полуграмотном» уровне.

Сколько-нибудь полных данных по времени Плантена у нас нет. Столетием позже, в XVII веке, уже после реформ образования, вызванных Реформацией и Контрреформацией, во Франции только 30 % мужчин и 14 % женщин могли поставить подпись, а не крестик, под собственным брачным свидетельством. В Англии эти проценты были выше, чем во Франции. В урбанизированных Нидерландах выше, чем в Англии: в 1630 году в Амстердаме почти две трети мужчин и только треть женщин могли поставить свое имя на брачном свидетельстве[32]. Эти люди были, по крайней мере, в состоянии разбирать ранее заученные наизусть религиозные тексты. Но вопрос о том, сколько из них были грамотны в нашем понимании этого слова – то есть в состоянии читать и понимать незнакомый текст – остается открытым.

Информацию об образованности тогдашних европейцев могут дать и более экзотические документы. Скажем, по данным испанской инквизиции, число обвиняемых, хорошо знакомых с десятью заповедями, увеличилось с 40 % в 1560-1570-е годы до 80 % в 1580-е; число «полностью неграмотных» (то есть, видимо, с заповедями совсем незнакомых) сократилось в это же время с 50 % до 10 %[33].

Среди разрозненных данных, приводимых разными авторами, мы находим следующие интересные цифры. К началу Реформации (1517 год) в Священной Римской империи умели читать в среднем от 10 % до 30 % городского населения, в Англии этот процент был выше и еще намного выше в Нидерландах[34]. К концу Средневековья писать умели точно меньше 10 % мужчин в Европе, доля женщин, освоивших письмо, была ничтожно мала[35]. В середине XV века не все студенты немецких университетов умели писать, хотя академические занятия уже включали в себя записывание лекций. Впрочем, к началу XVI века они писать научились[36]. В северной Англии процент неграмотных среди дворян снизился с 30 % в 1530 году почти до нуля в 1600 году, но в сельской местности доля неграмотных была по-прежнему более 90 %[37].

Тот по-настоящему взрывной рост грамотности до 90-100 % в крупных городах, который стал пиком второй информационной революции, и в котором Officina Plantiniana сыграла огромную роль, наблюдается далеко не сразу после изобретения печатного пресса. И даже еще не при Плантене. Радикальное расширение ассортимента книжной продукции, ее удешевление, огромные тиражи – для своего времени это было, несомненно, революционно. Особенно учитывая то, что было раньше. Плантен был первым из тех, кто сделал книгопечатание массовой технологией, а печатную книгу – главным вместилищем знаний. Но понадобились еще пара столетий, чтобы на основе нового носителя информации возникли новые формы образования и школьная система.