Книга Осколок его души - Марина Александрова

Комната оказалась выше всяких похвал. Побольше той, в которой я жила дома. Здесь было несколько чистых одеял и подушка, так что можно было с комфортом спать на полу! Небольшой столик для письма и письменные принадлежности! Большое окно! И даже шкаф! Вся мебель добротная, совсем не похожая на те старые сундуки, что прежде выделяла мне Дорэй для хранения вещей и занятий письмом.

Машинально опустив вещи на пол, я восхищенно осматривала место, в котором мне предстояло прожить следующие полоборота. Вот, уж не ожидала, что меня так роскошно поселят! А, когда заметила ещё одну, на первый взгляд неприметную дверь, за которой оказалось моя личная уборная и ванная комната, я решила, что будь что будет, но можно получить немного удовольствия от проживания тут! На тот момент, у меня даже мысли не возникло, что для наследницы такого рода, как Игнэ, получить в пользование комнату подобную этой — это оскорбление. Для меня лично она была прекрасной: чистая, теплая, с почти новой мебелью, местом для купания, с возможностью читать в ночное время суток.

— Может, я уже сплю? — счастливо улыбнулась я.

Дрожащими пальцами мне далеко не сразу удалось расстегнуть все замочки на своей одежде, чтобы вылезти из неё. Наверное, произойди со мной такая история дома, я бы просто упала на свою постель как есть, но стоя рядом с воплощением своей мечты — новыми белоснежными одеялами — я просто не могла так поступить.

— Буду мыться, — решила я.

На освоение купальни не ушло много времени. Всё же я пользовалась чем-то подобным дома, только в моем распоряжении были общественные купальни, но принцип подачи воды в бадью, я знала. Не без восторга, я нашла на одной из полочек в ванной камень тоджи, который использовался для нагрева воды в основном в богатых семьях. На севере говорили, что эти камни добывают возле пяти великих спящих вулканов, и они умеют хранить тепло своих родителей долгие годы. Они не обжигают руки и тело, но нагревают воду. Я знала об их существовании, лишь потому, что у Дорэй и её детей были такие. И когда я была ребёнком, старая Тильда показывала мне их. Конечно, стоили они довольно дорого, потому кому-то вроде меня они не полагались.

Долго не раздумывая, я опустила камень в уже полную балью, а следом залезла и сама.

На самом деле, процесс омовения всегда был малоприятной процедурой. В основном потому, что это были общие купальни. Хоть я и привыкла воспринимать себя как просто существо без пола и тела, стараясь не зацикливаться на собственном уродстве, мне всё равно было неприятно, когда кто-то другой видел мои шрамы. Повреждена была вся левая сторона: нога, рука, бок, шея. Лицо задело не так сильно, скорее шрамированная кожа на шее тянула вниз уголок рта, отчего казалось, что я всегда замышляю «что-то гадостное или насмехаюсь над окружающими». Так однажды обозначил мою гримасу Рэби. Как бы я не отрицала этого, но я стеснялась себя. Мне казалось, что когда люди видят мои несовершенства, я становлюсь жалкой и слабой в их глазах. Это было отвратительное чувство, с которым я пыталась бороться всю свою сознательную жизнь, просто потому, что и сама знала, что такая и есть. Если бы с утраченными воспоминаниями, я забыла бы и страх перед стихией, которая должна была бы стать моей судьбой, то всё было бы гораздо проще! Мне не нужны Турийские леса и земли моего рода, но я не отказалась бы стать единым целым с отражением своей души и стать полноценным эвейем. Так, я смогла бы стать полноценной хоть в чем-то.

Нежданное тепло расслабило уставшие за этот бесконечный день мышцы. Нога противно ныла, но если бы не теплая вода, я бы сейчас выла и каталась по полу от той боли, что могла бы быть. Я и сама не заметила, как мои веки налились свинцовой тяжестью, и я провалилась в тяжелый сон, больше всего напоминающий ловушку из тьмы и тишины.

Должно быть, впервые за всю свою сознательную жизнь я спала, не видя кошмаров и не чувствуя боли. Как не сложно предположить, проснулась я в той же бадье, что и уснула. Вода была всё такой же тёплой, как и ночью, но кожа на моих пальцах сморщилась и стала напоминать мокрую бумагу. Тело немного затекло от неудобного положения, но в целом, я чувствовала себя как нельзя лучше.

Только оказавшись в комнате и поняв, что, судя по цвету неба за окном, сейчас раннее утро, я поразилась тому, насколько хорошо себя чувствую, несмотря на короткий сон и прошлую усталость.

Открыв мешок со своими вещами, я невольно поморщилась. Всё было мокрым, и затхлый запах прелой ткани уже успел появиться.

— Прекрасно, — пробормотала я, выкладывая свои вещи на пол. Даже примерно не представляя, где всё это стирать и сушить.

На самом деле гардероб мой был довольно скудным. Вещи, что некогда принадлежали моему старшему кузену, я старалась поддерживать в чистоте и аккуратности, просто потому, что знала, что ничего нового для меня в ближайшие обороты не предвидится. Мне очень нравились красивые кимоно моей тётки и сестры и я бы с удовольствием носила что-то подобное, если бы… Одним словом, к чему курице красивое платье, от этого она не перестанет быть курицей. Одежда старшего брата подходила лучше. Когда-то у него были повседневные кимоно из простых тканей и непримечательных оттенков. Вот, они-то были тем, что смотрелось на мне так, как я того заслуживала. Мне казалось, что так я меньше привлекаю к себе внимания. Телесные уродства на севере — это всего лишь любопытство окружающих, жалость с толикой пренебрежения и отвращения. В Мидорэ уродство это позор, особенно для женщины. Тело девушки должно быть чистым и прекрасным. Конечно, это я не сама придумала, так однажды сказал Эдор, мой двоюродный брат. Из всех членов своей уцелевшей семьи, я обоснованно могла ненавидеть лишь тётку. Она всегда старалась сделать мне больно, унизить, вытащить наружу все мои так тщательно скрываемые страхи. Эдор и Расха были не такими. Они просто старались не замечать меня. Для кого-то такое пренебрежение было бы оскорбительным. Для меня же было радостно оставаться в их тени как можно дольше. Мы держали нейтралитет в отношении друг друга и, пока они не трогали меня, я не трогала их. Не стоит заблуждаться на мой счет, я могла быть закомплексованной, неуверенной в себе, страдающей от фобий и непонятных мне приступов удушья, но я никогда не была и не буду жертвой. Порой я могла быть жестока и вспыльчива, что, как мне кажется, естественно для огненного эвейя.

Так или иначе мне было нечего одеть в мой первый день в Храме Двенадцати. Сама ситуация из разряда нарочно не придумаешь.

— И, что мне делать? — ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотала я.

Да, вопрос «что мне делать» относился не только к одежде, но и к моим дальнейшим действиям. Час красного петуха уже наступил, и небо за окном покрылось багрянцем, а стало быть, совсем скоро все эвейи, что находились в стенах храма, отправятся на молитвы и занятия. Вопрос вставал следующим образом: куда идти мне?

В тот самый момент, когда я уже было решила просто остаться в комнате до того самого момента, пока моя одежда не высохнет, в дверь легонько постучали, а под дверь просунули небольшой желтый лист бумаги.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что это письмо для… «Иса Игнэ»