Книга Гены гения - Хидео Кодзима

В романе упоминается убийство из сострадания, которое непонятно многим жителям западных стран. Главный герой лишает жизни родителя, потому что любит его. Этим духом сострадания и чувства собственного достоинства пропитана и история персонажей MGS: Босса (матери) и Биг Босса (отца).

В апреле этого года вышла книга «Сатори», являющаяся приквелом «Шибуми». Ее автор – известный писатель Дон Уинслоу. У меня, как и у других поклонников мастерства Треваньяна, были сомнения, сможет ли этот роман соответствовать самобытной атмосфере оригинала, но я все же купил его.

«Николай Хел следил за тем, как кленовый лист оторвался от ветки и, пошелестев на легком ветру, тихонько лег на землю.

Это было красиво».

Это первые строки. Как написано! Эмоционально, со вкусом… А вот вторая страница:

«Природа заставляет кленовый лист осенью упасть на землю. Я убил генерала Кисикаву, которого, можно сказать, я считал своим отцом, потому что меня заставила это совершить сыновья природа. И, конечно же, мой долг».

Уинслоу сразу доказал нам, что его произведение унаследовало дух «Шибуми», описанием кленового листа в самом начале. Мои страхи были уничтожены всего за две страницы. Какое удивительное повествование! Визуализация сцен на уровне фильма! Когда дело доходит до сцены убийства в опере, в голове появляется картинка со звуком. Это больше похоже на раскадровку, подготовленную для экранизации. Сюжет предельно прост. Он блестяще следует принципу «инструктаж, проникновение, пытки, побег, предательство, ответная реакция, контратака». Такой метод часто используется в историях о разведке во время холодной войны. Книга не заставляет скучать и читается на одном дыхании.

Кроме того, самый важный концепт «Шибуми», который так важен для японцев, раскрыт здесь не хуже, чем у Треваньяна. Например, в книге подробно описаны важные аспекты эстетики, обычно плохо знакомые даже самим жителям Страны восходящего солнца. Например, то, как мы должны убирать руки за спину, когда проходим мимо незнакомого человека, чтобы не причинить ему беспокойство.

«Если го – это игра для философов и воинов, то шахматы – для счетоводов и торговцев»[12].

Это реплика Николая из «Шибуми», но и в «Сатори» есть много идей о разведывательной войне как о стратегии в го.

«Если ты – шахматы, то я – го».

А это слова Николая из «Сатори». Схватка стратегии го главного героя и стратегии шахмат Ворошенина, ставшего мишенью для убийства, поистине свежа и интересна.

Встречаясь с голубоглазым Николаем Хелом, который больше похож на японца, чем любой другой японец, я задаюсь вопросом: а насколько я сам японец?

После Великого восточно-японского землетрясения я получил один и тот же совет от коллег и поклонников со всего мира. «Срочный отъезд из Японии, чтобы и дальше создавать игры – вот какое будущее ты должен выбрать. Тратить свою жизнь на восстановление прошлого – неправильный выбор». Но я не уезжал, потому что не мог думать о своем существовании отдельно от возрождения страны из руин. Я думал, что я космополит, но в душе был самым настоящим японцем. После этого я стал спрашивать себя: «Кто же я? Для кого я создаю игры?» Эти размышления полностью поглотили меня, и я застрял сам в себе. В «Сатори» есть сцена, где двое инакомыслящих, не принадлежащих ни Западу, ни Востоку (Николай, родившийся и выросший на Востоке, и де Ландэ, родившаяся и выросшая на Западе), обсуждают свое будущее.

«Мы двое всегда будем вне сложившейся системы. И у нас есть два пути – продолжать смотреть на их мир извне или создавать наш собственный».

Вот так. Я – не Восток, не Запад, не Япония. Я – Хидео Кодзима. Меня можно назвать «Кодзима всего мира», ведь игры, которые я создаю, живут вне государственных границ и культур. Но не будьте одурачены этим ярлыком. Я хочу сформировать собственную вселенную – мир Кодзимы. И моя карма, мое воздаяние – создание этой вселенной.

Июль 2011 года

Мировоззрение «шибуми», отражение которого есть в серии MGS.

Тысяча девятьсот пятьдесят первый год, Токио. Николай Хел, одинокий убийца из «Шибуми» Треваньяна, находится в заключении в тюрьме Сугамо. По заданию ЦРУ он должен поехать в Северный Пекин и убить руководителя КГБ, чтобы настроить друг против друга Советский Союз и Китай. Произведение, открывшее новые горизонты приключенческих романов двухтысячных.

Дети из камеры хранения

Автор – Рю Мураками

Сам того не осознавая, я создавал датуру своими руками

В детстве лимон был единственной доступной для меня бомбой. Как Мотодзиро Кадзии, автор романа «Лимон», положил в магазине «Марудзен» в Киото страшную бомбу с золотым отблеском, так и я ходил в нелюбимые места, обязательно припрятав в кармане желтый цитрус, выросший где-то в Калифорнии. Лимон был последним оружием, способным обратить мир в щепки и запустить апокалипсис. Кроме того, его можно было свободно носить с собой, и использовал его только я один.

Когда я поступил в старшую школу, то понял, что мощи цитруса недостаточно, чтобы устроить конец света. Потом я услышал, что есть еще одно взрывное произведение, способное заменить собой «Лимон». О нем мне рассказал друг детства Тацуо (интересно, что в этом произведении появляется филиппинец по имени Тацуо де ла Крус). Принесенное им новое оружие оказалось не фруктом, а лепестком вьюнка. Так произошла моя встреча с датурой (дурманом).

«Дурман белый, другое название китигай-насуби, содержит алкалоиды, ядовитое растение, вызывающее видения, галлюцинации, потерю реальности, утрату контроля над собой. В центральной части Южной Америки называется борачеро и выращивается в больших количествах. Ценное медицинское сырье для таких алкалоидов, как атропин и скополамин»[13].

Друг открыл книгу на странице с закладкой и, подражая герою Гадзэру, прочитал его реплику: «Если тебе захочется что-нибудь разрушить, я научу тебя одному заклинанию: “Датура”. Захочется крошить всех без разбора: “Датура”». Затем он добавил: «Забавно», сунул книгу мне в руки и исчез.

Оказалось, что он одолжил мне совсем недавно выпущенный роман Рю Мураками, написанный от третьего лица, – «Дети из камеры хранения».

Я читал его, забыв о еде и воде. Произведение оказалось довольно грубым, но оно излучало энергию, с которой мне не доводилось встречаться раньше. Она не превращалась ни в звук, ни в изображение.

Живот скрутило от острой боли. В ушах звенело. Сердце колотилось в груди. Голова кружилась. В паху горячо щипало. К горлу много раз подкатывала тошнота. Эта книга причиняла боль, насиловала и сжимала меня. Зверская ласка этого романа надругалась надо мной, и я впервые ощутил потребность в бомбе, которая уничтожит весь мир.