Книга Кинг-Конг-Теория - Виржини Депант

Весь первый год я действительно наслаждалась этой работой. Потому что она приносила легкие деньги, но еще и потому, что она позволила мне испытать на практике, не терзаясь никакими вопросами и избегая всяких размышлений о морали, все самое интригующее, волнующее, тревожное и притягательное. И много чего неожиданного, на что я бы вряд ли согласилась в более интимной обстановке, но что было все же интересно попробовать разок. Пока я не бросила, я не могла оценить всего комфорта моей работы. Уже став Виржини Депант, я как-то пошла в секс-клуб. И поняла, насколько проще было бы это сделать в роли шлюхи, сопровождающей клиента. Без заморочек: я здесь, потому что это моя работа, я делаю то, что делать нельзя, и получаю за это деньги. Чистый панк-рок. Без денег все становится сложнее. Зачем я здесь: ради своего продюсера или ради собственного удовольствия? Я делаю то, что делаю, потому что в жопу пьяная или потому что меня это действительно возбуждает? Хватит ли у меня храбрости хотя бы осознать, что я почувствовала на следующее утро? В добровольном и развлекательном режиме моя сексуальность стала казаться ужасно запутанной. Как женщина, я не имею права на сексуальную жизнь вне пары. Эпизодическая проституция с опцией выбирать клиентов и типы сценариев – это для женщины еще и возможность заниматься сексом без сентиментальных соплей, экспериментировать, не притворяясь, что делаешь это просто ради удовольствия, и не ожидая дополнительных социальных бонусов. Когда ты шлюха, ты знаешь, что ты будешь делать и по какой цене, а если заодно кончишь или удовлетворишь свое любопытство – тем лучше. Когда ты женщина, свободная в своем выборе, всем этим гораздо труднее управлять.

Поначалу новая работа нравилась мне еще и тем, что все вокруг стали мне делать комплименты и радоваться тому, как я расцвела. Когда девчонка становится женственной, это вызывает море восторга. Закон жизни. Мало кому приходило в голову поинтересоваться, что это на меня нашло. Я уже говорила, что раньше меня никогда не интересовали «женские штучки», и то, что я их носила, помогло мне понять кое-что важное о мужчинах. Когда ты этого не ждешь, эффект от объектов-фетишей – пояса для чулок, шпилек, пуш-апа или помады – кажется просто неудачным розыгрышем. Мы притворяемся, что не знаем об этом, когда жалеем женщин-объектов, куколок с силиконовой грудью, всех этих анорексичных и перелицованных сучек из телевизора. Но уязвимая сторона тут – мужчины. Их будто не предупредили, что Деда Мороза не бывает: едва завидев красную шубу, они бегут и размахивают списком подарков, которые хотят найти под елкой. С тех пор я люблю слушать, как мужчины разглагольствуют о глупых женщинах, помешанных на власти, деньгах и славе: куда умнее быть помешанным на сетчатых колготках…

Проституция стала для меня одним из ключевых этапов восстановления после изнасилования. Возмещением убытков – банкнота за банкнотой, – того, что у меня забрали силой. Если я могу продавать это одному клиенту за другим – значит, это все еще принадлежит мне. А если я продаю это десять раз подряд – значит, от использования оно не ломается. Этот секс был моей исключительной собственностью, не терял в цене от многократного использования, он мог быть рентабельным. Я снова была в ситуации гиперженственности, но на этот раз я извлекала из нее чистую выгоду.

Сложность была и остается не в том, что я это делала. Приступая к этой главе, я вспоминаю много хорошего. Выброс адреналина, когда звонишь в дверь, еще более мощный выброс – перед началом некоторых сеансов. В плане секса – хотелось бы иметь возможность сказать что-то другое, потому что я уже не горю желанием пополнять категорию треша, но в целом это было очень увлекательно. Быть шлюхой частенько было классно, чужое желание приносило удовлетворение. А еще я впервые позволила себе настоящие походы по магазинам, на свои собственные деньги. У меня были такие суммы наличными, о которых я никогда и не мечтала, и возможность спустить их за один день. Этот опыт показал мне мужчин с ребяческой стороны, хрупкими, уязвимыми, и за счет этого сделал их для меня симпатичнее, проще, милее. И в конечном счете доступнее. Я научилась вызывать даже больше внимания, чем мне было надо. Я и представить не могла, что это уменьшит мою агрессивность к ним, которой, что бы там обо мне ни думали, никогда и не было так уж много. Мужские свойства или поступки меня не злят – злит меня, только когда мне пытаются что-то запретить.

Что на самом деле трудно – говорить об этом. Выражения лиц, которые я потом увижу. Снисходительность, презрение, фамильярность, неуместные выводы.

Когда я приехала в Париж, работать стало сложнее. Гораздо больше девочек, гораздо больше белых, из восточных регионов, очень красивых, а главное – гораздо больше опасных клиентов. Менты уже прочухали фишку с минителем, и это не оставляло места для прежней разборчивости. Я плохо ориентировалась в тех районах, где мне назначали встречи. Я хотела устроиться массажисткой или стриптизершей, чтобы вписаться в структуру, но офигевала от чудовищных процентов, тесных помещений, жуткой атмосферы – конкуренция вынуждала девчонок работать локтями. Кроме того, я уже была не одна, так что началось вранье и вечное ощущение, что я тащу свое дерьмо в дом. Я утратила равновесие.

Бросить трудно. Вернуться к обычной работе, где тебе платят обычную зарплату, относятся обычно – как к наемной работнице. Вставать рано утром и пахать весь день. Как бы то ни было, сколько бы я себя повсюду ни предлагала, работу я найти не могла. Пока, наконец, я не познакомилась с кем-то, кто в свою очередь попросил кого-то устроить меня в «Вирджин»[17], где я проработала несколько месяцев продавщицей. Пахать за минималку уже было роскошью. Рынок труда стал жестче, я – старше, и в моем резюме зияли подозрительные лакуны. Реадаптация не давалась сама собой. Единственная стабильная работа, которую мне удалось найти, было написание обзоров для издателя эротической кинопродукции. Платить за аренду в Париже с этого не получалось. Я подрабатывала няней, это было по крайней мере не скучно, но на жизнь в столице все равно не хватало.

Работу на панели можно было бы сравнить с тяжелыми наркотиками. Сначала все хорошо: чувство обретенной власти (над мужчинами, над деньгами), сильные эмоции, открытие другой себя, свободной от сомнений. Но эта радость обманчива, она оборачивается мучительными побочными эффектами, и ты продолжаешь в надежде снова испытать те самые, первые ощущения – как и с наркотой. А когда пытаешься бросить, возникают похожие осложнения: возвращаешься всего на разок, самый последний, а потом еще один, и при малейшем затруднении ты опять лезешь в минитель, на этот раз «уже точно» в последний раз. Ты уже начинаешь понимать, что постепенно теряешь на этом больше спокойствия, чем выигрываешь, и все равно возвращаешься. То, что раньше наделяло тебя сказочной силой, выходит из-под контроля и становится опасным. Это превращается в саморазрушение, и оно-то и притягивает.

Некоторое время я вот так бросала и начинала снова, пока не стала Виржини Депант. Медийность скандальной писательницы и проституция поразительно похожи друг на друга. Разве что когда говоришь: «Я шлюха», – к тебе тут же бросаются спасители всех мастей, а когда говоришь: «Меня показывают по телику», – все тебе страшно завидуют. Но чувство, что ты не совсем принадлежишь себе, что ты продаешь нечто интимное, выставляешь напоказ что-то очень личное, – это чувство в обоих случаях одинаково.