Книга Угольная крошка - Моника Кристенсен

– Но в правилах об этом ничего не сказано. Там говорится о письменном голосовании, а не о тайном, – Трулте не думала так просто сдаваться. Вероятно, случилась какая-то ошибка. Кто-то неправильно понял, за что они голосуют.

Комитет по подготовке Праздника солнца проводил свое первое заседание в самом центре Лонгиера, в одном из кабинетов Бизнес-центра. На дворе стояла середина января, пора было поторапливаться с приготовлениями. Меньше чем через два месяца, как всегда 8 марта, солнечный диск поднимется над горизонтом, и его свет озарит верхнюю ступеньку крыльца старой больницы. В городе это событие ознаменовывало приход весны. Празднование было масштабным, с шествием по улицам, играми для детей на центральной площади, танцами во дворце спорта и оркестром, выписанным из Осло. Не каждый удостаивался чести возглавить подготовку такого мероприятия.

Трулте Хансен была самопровозглашенной главой комитета последние девять лет. И не сомневалась, что возьмет на себя бразды правления и в этот раз. Так было бы лучше для всех. Она имела договоренности, знала нужных людей и все подводные камни. Большой ошибкой было выбрать вместо нее молодую, красивую и пробивную жену пилота «Эйрлифта».

За нее наверняка голосовали новенькие, такие как эта новоиспеченная учительница начальной школы. Если она и вправду отдала свой голос за фру Бергерюд, Трулте придется рассказать ей о своей работе в школьном руководстве. Те, кто недооценивал положение Трулте в Лонгиере, должны были получить урок. Тем не менее она ощутила, как сердце легонько сжал страх, природу которого она пока не понимала.

Фру Бергерюд воспользовалась воцарившимся молчанием, чтобы взять слово. Она предложила перенести детские забавы с площади на территорию детского сада «Угольные крошки».

– А то ведь малыши могут замерзнуть, – добавила она и с улыбкой оглядела собравшихся. – 8 марта на улице еще зима.

Можно подумать, она что-то об этом знала. Приехала на архипелаг вслед за мужем только в конце октября.

«А она время зря не теряет», – подумала про себя Трулте и переглянулась с парой подруг. Все знали, что фру Бергерюд закрутила роман с новым сотрудником администрации. Он и недели не пробыл на Шпицбергене, как их уже видели входящими вместе в его квартиру. Бедная фру Хансейд, такая милая и порядочная.

Комитет до позднего вечера занимался составлением программы праздника. Фру Бергерюд также избрали, несмотря на горячие протесты Трулте, ответственной за проведение аукциона и сбор средств на благотворительность. Поэтому по дороге от Бизнес-центра до площади женщины не особенно разговаривали друг с другом.

Темный силуэт выступил внезапно из тени бронзовой статуи шахтера. Фру Бергерюд вскрикнула, больше от неожиданности, чем от испуга.

– Неужели нельзя ничего с ним сделать? – спросила она раздраженно. – Он выглядит как бомж. Почему он шатается, где придется, и подкрадывается исподтишка?

– Он имеет право выглядеть, как ему заблагорассудится. Он ничем не хуже остальных, – ответила строгим тоном одна из женщин.

– Конечно, но он же пугает людей. Я слышала, что по вечерам он стоит под окнами и подглядывает, как люди раздеваются перед сном.

– Вот этого он точно не делает, – вмешалась в спор возмущенная Трулте. – Пер Лейквик всю жизнь трудился в шахте. И таким, какой он есть, его сделал несчастный случай. Но он добрый человек. И я не допущу, чтобы кто-то говорил о нем плохо, даже если этот кто-то недавно приехал и еще не до конца освоился. К тому же обычно людям хватает ума задергивать шторы в темное время года, а не стоять голой и не демонстрировать прохожим свои прелести.

Довольная своей отповедью, Трулте едва сдержала улыбку.

Муж Трулте Хансен был одним из тех, кто погиб в шахте во время большого взрыва метана пятнадцать лет назад. С годами она, казалось, справилась со своим горем. Но она редко говорила о тех ужасных часах, когда отчаяние и надежда переплелись в ее душе, питая друг друга. Три спасателя погибли при обвале тоннеля. Двое из них навсегда остались под завалами. Их обожженные мертвые тела больше никому не довелось увидеть.

Позднее необходимость того ужасного риска, которому подвергли себя спасатели, была поставлена под сомнение. Неужели стоило жертвовать тремя ради спасения одного? Но старший смены не сомневался. Этого было не понять тем, кто не работал в шахте. День за днем горняки спускались под землю, ни слова не говоря о пугающем потрескивании низких сводов, о страхе, который неизменно следовал за ними как еще один рабочий смены. Им помогало держаться только одно – уверенность, что товарищи никогда не оставят их лежать в темных тоннелях, если будет хоть малейший шанс на спасение.

Спасся лишь один из запертых завалом шахтеров – Пер Лейквик. Лицо и одна рука у него были так обожжены, что выглядели просто месивом из крови и мяса. Бедро и голень одной ноги были так переломаны, что врачи, оперировавшие его в Губернском госпитале в Тромсё, за много часов не произнесли ни слова. Но он выжил. На затылке у него остались вмятины от упавшего обломка скалы.

Пер пролежал в коме несколько недель. Нейрохирург сообщил шахтерам, что их товарищ вряд ли выживет, хотя он часто лежал и улыбался, насколько позволяло обожженное лицо. Но в один прекрасный день Пер открыл глаза и заговорил. Мало кто понимал его речь. Он начал сильно заикаться. И те из друзей, кто думал, что это со временем пройдет, ошиблись.

Он продолжил работать на «Стуре Ношке». Руководство решило, что ему не захочется возвращаться в тесные тоннели, и предложило ему должность разнорабочего в наземном блоке Седьмой шахты. С годами многие позабыли, что Пер Лейквик когда-то был хорошим шахтером, пользовался любовью и уважением коллег. С ним все чаще стали обращаться как с помешанным. Изуродованное шрамами лицо и то, как он ходил, прихрамывая и подволакивая ногу, только усугубляло дело. Многие пугались его вида или потешались над ним. И в довершение всего люди не понимали, что он говорил.

Но каждый раз, когда Пер Лейквик встречал Трулте на улице или на площади, он отступал в сторону, вытягивался по струнке, снимал, независимо от погоды, свою огромную грязную меховую шапку и стоял так, пока она не проходила мимо. Муж Трулте был первым, кто погиб под завалом, когда команда спасателей прорывалась к месту, где лежал обожженный, корчившийся от боли Пер Лейквик.

Когда женщины подошли к проезжей части, Трулте там уже поджидало одно из двух городских такси. Она жила в самой высокой точке Бломюры, откуда открывался фантастический вид на весь Лонгиер. Женщины проводили глазами красные стоп-сигналы такси, исчезнувшего в снежном вихре. Фру Бергерюд не проявила желания составить компанию Трулте, хотя и жила неподалеку.

– Что ее держит в Бломюре? – спросила фру Бергерюд, не обращаясь ни к кому конкретно. – Там же одни шахтеры и холостяки. Сплошь шум и попойки. Весной мы планируем перебраться поближе к центру. Нам выделили квартиру в одной из новостроек.

Ей никто не ответил. Но про себя подумали. Вот как, переезжаете, значит? Интересно, где они тогда будут встречаться, если, конечно, эта интрижка протянет до весны. Да, и если уж на то пошло, где они встречаются сейчас? Точно не в Бломюре, иначе бы Трулте их заметила. Нет, фру Бергерюд и полисмен наверняка нашли местечко для встреч подальше от пристальных взглядов. Но где?