Книга Чумовая попаданка в невесту - Ульяна Гринь

— Ой, боярышня, какая ж ты потешная, когда хош меня насмешить! Ой, а я спервоначалу поверила ведь! Ой, не могу! Ой, животик надорву!

— Тьфу на тебя, — обидевшись, я отошла к ближайшей ёлке, принялась обдирать иголки у ни в чём не повинного дерева. Прошка живо догнала, тронула за рукав:

— Ну, не сердися, Богданушка! Тебя эти дни никак не понять… Сама-то себя понимаешь ты?

— Я-то понимаю. Почему камни? Они ценные? Как золото?

Мне хотелось вникнуть. Зачем? А чтоб было. Задержаться здесь придётся наверняка, а поэтому лучше знать всякие традиции и фичи. Камни меня интересовали особенно — тётка Анфиса дала в секрете три мешочка с ними. Один велела подарить княгине, второй княжичу, а третий, самый увесистый, главному советнику князей, воеводе тысяцкому. Только камни, никакого металла. Неужели золото и серебро были не в почёте на Руси?

— Золото? — снова прыснула смехом Прошка, но взяла себя в руки и продолжила серьёзно: — Золото, боярышня, только оправа для камней. Само собой оно хуже железа — гнётся да ломается легко. Камни же добыть — опасная затея! Приисков мало, да и там страшные чудовища стерегут своё богатство! Вырвать камни из их лап могут только самые умелые и храбрые охотники… А бывает, камни с неба падают…

— Метеориты, что ли?

— Звёзды, боярышня, — удивлённо поправила меня Прошка. — Звёздные и есть самые ценные: лунный, солнечный да ещё небесный. Такой камень на триста вёрст в округе есть только у княгини, да и она его с шеи не сымает даже в бане! Бают, он силу даёт великую — мысли читать прямо из головы!

А вот это уже интересно. Княгини надо опасаться. Если вся эта сила камней — правда, то старая вредная правительница и потенциальная свекровь может меня разоблачить! Мне казалось, что это просто сказки, но ведь перенесло меня сюда каким-то образом? Лучше уж перебдеть, чем недобдеть.

— Боярышня!

К нам подошёл один из младших дружинников, отвесил поклон до пояса и сказал:

— Пожалуйте к костерку, похлёбка готова.

— М-м-м, покушать я сейчас совсем не против! — встрепенувшись, почувствовала, как живот подводит. Ещё бы, спали мы ночью мало, как поспишь в трясучих санях… Да и привычка сказывалась — кофе бы попить, как всегда утром, так кофе нет. Значит, надо покушать.

Вокруг огня и котелка на деревянной перекладине уже собрались сопровождающие обоз. Сидели на сложенных в охапки тонких брёвнах, видимо, тут же, у леса, и срубленных наспех. Яромир со своими дружинниками устроились отдельно, хотя и с благодарностью воспользовались общим костром. Они ели запечённые в золе корнеплоды. Картошку, что ли? Нет, вряд ли! Ведь картошку завёз в Россию Пётр Первый, а до него, я думаю, ещё дожить надо… Репу? Или брюкву? Блин, почему я не учила историю посерьёзнее?! Почему к Яндексу не обращалась с самыми важными вопросами? Не сидела бы сейчас как дура и не гадала бы, а знала точно. Спросить стрёмно, начнут снова смотреть, как на умалишённую…

Прошка подала мне глиняную плошку с… супом? В водичке с жирком плавали кусочки овощей, пока неизвестно каких, а маленькая тощенькая девочка лет десяти споро покрошила туда краюшку хлеба. Получив от неё же ложку — круглую, деревянную и даже не окрашенную, я спросила у своей наперсницы:

— А это что за ребёнок? Откуда она взялась?

— Эт меньшая, — отмахнулась Прошка. — С дружиной едет. Пошто едет — ведать не ведаю.

— Эй, девочка, — позвала я ребёнка. — Иди сюда. Тебя как зовут?

Она глянула на меня исподлобья и бросилась прочь, к лошадям. Что за пуганые тут дети? Странно даже. И почему её взяли в такую долгую и тяжёлую поездку?

Детей я любила всегда. Правда, издалека. Своих заводить смысла не было, пока мы с Матвеем перекантовывались на съёмной квартире. Но хотела позже, после свадьбы. Девочку и мальчика. А дети вообще, не мои, клиентов в кафе, обычно были милыми, слегка капризными, но общительными. Теперь же девчушка задела мою гордость, что ли. Чего сбежала? Разве я ей сказала что-нибудь плохое?

— Прошка, чего это она?

— Уж прости её, боярышня, — испуганно ответила та. — Дикарка, что с неё взять! Вроде одного из дружинников сестра.

— А которого?

— Федо-о-от! — кликнула Прошка звонко. От саней отделился парень в кожаной кольчуге (наши реконструкторы даже не умеют делать такие!) и подошёл к костру:

— Чего надобно?

— Боярышня наша спрашивает, чья то меньшая, что суп сготовила?

Парень смутился, зыркнул на меня. Ага, тот самый, что меня к воротам не пускал, а потом скакал заключающим в обозе. Ответил нехотя:

— Ну, моя она… Сеструха меньшая. Что не так сделала?

— Убежала почему-то, — я пожала плечами, улыбнувшись, чтобы он не хмурился. — Испугалась, что ли?

Он снова глянул на меня, но теперь как-то странно. Словно напряжённо размышлял о чём-то, а потом нерешительно проговорил:

— Так ведь… боярышня… вы сами велели… чтоб на глаза не попадалась!

— Я?

Ох, не я, конечно, а Богданушка, дай ей бог счастья и здоровья, заразе такой… Придётся выпутываться.

— Я… ну возможно. Неважно. Позови её. Скажи, что я не сержусь, что не собираюсь ругаться и всё такое.

Федот покрутил головой, но кликнул:

— Меньшака! Подь сюды!

— Что за имя такое? — тихонько спросила я Прошку. Та махнула рукой, между двумя ложками похлёбки ответила:

— Так младших детей в семье зовут.

— Ну правильно. Как кошек называют Кошка… — проворчала я. Нет, ну серьёзно! Пренебрежение какое-то средневековое!

Девчонка подошла, спрятавшись за брата и выглядывая одним глазом и половиной впалой щёчки. Я поманила её:

— Ну, чего ты? Иди сюда, никто тебя не обидит.

Робкими шажками она приблизилась, встала, чтобы не заслонить жар костра, и спрятала взгляд. Одета она была в длинное платье, потрёпанное по подолу, а сверху носила жакет на меху без рукавов. Ничего себе! Наверное, холодно так разгуливать по морозу! Чем они тут все думают? На ногах широкие лапти поверх замотанных вокруг ног портянок, тьфу ты, онучей, даже валенок не дали ребёнку! Платок замызганный, по самые бровки натянутый, по щёки укутывал голову. И косы не видно, а ведь все девушки косу по спине выпускали, все, кого я видела в городище. Мне стало так противно, что ребёнок живёт вот так между взрослых, а никто не позаботится о нём. Московские нищие никогда не вызывали приступов жалости, потому что я знала, что это просто уловка — их показушная бедность и сирость. Тут совсем другое. Небось, Богданушке было неприятно видеть рядом такое забитое, никому не нужное существо, она и отослала подальше от себя…

— Садись, ребёнок, — я похлопала по бревнышку рядом с собой. — Садись, ты кушать хочешь? Суп ела?

Девчонка вскинула на меня полные непонимания и страха глаза, и я в который раз обложила матом Богданушку, правда, молча, про себя. Пришлось встать, взять девчонку за руку и посадить чуть ли не силой на тёплое место. И Прошку подтолкнуть: