Книга Прóклятое золото Колымы - Геннадий Турмов

Хотя последнее время догадывалась, что Иван с ней неискренен. Он часто допоздна задерживался на работе, иногда не приходил ночевать, от него пахло чужими духами.

Расставаясь с мужем, Валерия Александровна только и смогла проговорить:

– Учти – ты уходишь навсегда. Порог этого дома ты не переступишь больше никогда.

В свои 37 лет она до конца жизни оставалась «соломенной вдовой».

В это непростое для семьи время Валерия Александровна стала не только другом и советчиком детей, но и надёжной поддержкой и опорой по жизни. Евгений и мать были как две капли похожи друг на друга: один и тот же овал лица, разрез чёрных пронзительных глаз, очертания губ, немного удлинённый нос. Тёплые и доверительные отношения с самым дорогим и близким человеком – матерью – Евгений сохранил на всю жизнь.

С уходом отца разговоры и даже упоминания о нём в семье не велись, как будто его не было совсем. Не пытаясь преодолеть табу на посещение семьи, Иван помогал и детям, и Валерии материально и морально.

И только через десять лет после ухода из семьи Иван Александрович покается перед родными, написав в блокадном Ленинграде перед самой смертью в феврале 1942 года исповедь-завещание. Он скончался от голода, в полном сознании, брошенный второй семьёй. К тому времени ему было, как и Валерии Александровне, шестьдесят лет.

Негнувшимися пальцами, делая перерыв после каждого вымученного слова, Иван Александрович писал:

«Завещание

Лере, Нине и Жене

Передать кому-нибудь из них в случае моей смерти. Мои милые любимые Лера, Нина, Женя, умираю – слёг от голода. Я не буду рассказывать, что пришлось пережить в эти месяцы в Ленинграде… И вот умирая, я последние мои мысли, последние проблески сознания обращены к вам троим и только к вам. Я вспоминаю только хорошее в нашей жизни, а оно было. Я люблю вас – тебя, Лерочка, как жену и друга, Женю и Нину – как детей – друзей. Простите меня за то, что являюсь с моей стороны злом, я всё-таки всегда стремился к вашему благу. Я много сделал ошибок и расплатился за них жизнью. К сожалению, наши понятия о чести, о справедливости разошлись и развели нас друг от друга.

Но сейчас – повторяю – сердце всё отметает и стремится к вам и только к вам, и стремится бескорыстно, ибо письмо будет вручено вам только после смерти. Пусть судьба принесёт счастливый конец жизни и тебе, Лерочка, среди детей и внуков (я их теперь уже не увижу больше!), а вам, мои дети, счастливую вторую половину жизни.

Не мстите людям, которых вы считаете причиной ухода моего.

Целую, крепко обнимаю.

Лерочка, любимая – последний вздох будет о тебе – прости, я сделал ошибку, уйдя от тебя.

Ваня».

Сосед по лестничной клетке в доме Ивана Богданова А.А. Лацинский отправит это письмо дочери Нине из блокадного Ленинграда.

А Евгений получил его только через несколько лет.

В течение всей учебы в институте студент Евгений Богданов получал только отличные оценки. Он был довольно общительный, часто становился душой студенческих компаний, которые собирались на квартире Богдановых, где их радушно принимала Валерия Александровна.

Среди друзей Евгения «числилась» Шура Шурыгина, комсорг курса, и Георгий Кульпин, которого все звали Жора. На студенческих посиделках Евгений лихо отплясывал чечётку, великолепно исполнял фортепианные пьесы – в общем, был заводилой. Иногда он рассказывал анекдоты, некоторые из них были на грани фола по отношению к политической система СССР.

Частенько они весело распевали студенческие песни, одна из которых оказалась для Евгения пророческой:

Дёрнул чёрт меня податьсяВ этот институт.А теперь сижу в общаге,Назначенья жду…На Магадан, на МагаданИль на АлданГотовлю в путь свой чемодан.

Евгений не замечал злобных взглядов Жоры, который тут же отводил глаза в сторону, когда их взгляды встречались. А Жора завидовал лютой завистью. И успехам Евгения в учёбе, и к тому зарождавшемуся чувству симпатии Евгения и Шуры. Однажды компания засиделась до позднего вечера, Евгений вызвался проводить Шуру, а за ними увязался и Жора.

В одной из тёмных проходных арок Жора отвлёк внимание Евгения. Шура в одиночестве прошла метров сто. Неожиданно из темноты её окружили четверо. Женя кинулся на выручку, а Жора трусливо спрятался в какой-то нише.

– Эй, ребята, – попробовал Евгений защитить Шуру, но услышал в ответ:

– Вали отсюда, пока цел.

Тут же в лицо ему нацелился здоровенный кулак. Евгений увернулся, а парень улёгся на асфальт. Тот же самое случилось с его подельниками. Четвёртый, стоявший на стрёме, дал стрекача. В ту же минуту на место происшествия подоспели милиционеры. Всех доставили в отделение, составили протокол. Жоры нигде не было… Знал бы Евгений, чем ему обернётся этот привод в милицию…

Шура Шурыгина закончила постирушки, замочила белую кофточку в таз и пошла с ним в свою комнату. Поставив тазик на табуретку у стены, Шура расправила плечи, выгнула поясницу и пропела слова модной песенки:

– А ну-ка, девушки! А ну, красавицы…

За окном стояла характерная для Ленинграда весенняя погода. Наступал период белых ночей, и, несмотря на вечернее время, на улице было светло как днём. Ситцевый халатик едва прикрывал Шурины коленки и ненавязчиво подчёркивал изгибы девичьей фигуры. Шура крутанулась перед настенным зеркалом, разглядывая себя со всех сторон, и вдруг услышала, как кто-то вошёл в комнату и закрыл дверь на ключ. Замок угрожающе щёлкнул, Шура повернулась к двери и увидела, как к ней медленно направляется Жора Кульпин. Шура заметила нехороший блеск в его глазах и даже дорожку слюны в уголке губ.

Шура попыталась остановить его, спросив каким-то осипшим голосом:

– Ты что, с ума сошёл, Жорик? А?

Но Жора продолжал молча наступать. Шура облокотилась руками на стенку и неожиданно нащупала таз с замоченной кофточкой. Резко развернувшись, Шура схватила тазик и окатила содержимым опешившего от неожиданности Жору. Пока тот приходил в себя, Шура бросилась к двери, повернула ключ и выскочила в коридор.

Шура перевела дух, нервно рассмеялась и влетела в первую попавшуюся дверь, из-за которой слышались голоса студенток.

После этого случая Жора увязывался за Шурой и униженно просил не рассказывать никому, что случилось. Он оправдывался, что хотел только её поцеловать, а дверь закрыл, чтобы никто не помешал. Шура только фыркала в ответ. Ей и самой было стыдно это вспоминать.

Однажды гурьба студентов выпускного курса двигалась по коридору, шутя, подталкивая друг друга. На минутку остановились у бюста Сталина.

Жора незаметно толкнул бюст, тот слетел с постамента и разбился вдребезги. Кто-то воскликнул:

– Так ему и надо!

Студенты бросились врассыпную.