Книга Хранящая прах - Властелина Богатова

Сжав челюсти, княжич развернулся к стене и сомкнул глаза, вслушиваясь в тишину, стараясь отрешиться ото всего. Да едва это получалось, как вновь вторгались в голову помысли о дочери Радонега, беспокоя.

«Что, если все потуги пустыми окажутся?» — внутри полыхнул пожар ярости, упал гнетущим горьким осадком.

Ведать бы что с ней, проникнуть в помыслы ее, коснутся сердца, услышать желания. Грудь распирало от чувств разных и мутной тревоги. Таска возрастала, толкая его в черную пропасть, раскачивала, баюкая в пустоте. Арья не помнил в какой миг забылся. Только сквозь толщу дремоты ясно слышал, как немного погодя в хоромину ввалился Данимир. Шаг его был тяжелый, как и дыхание. Нетрезвый. Молча упал на свою постель, а после вновь пролилась тишь. Арьян же опять нырнул в болотистую заводь сна, что неподъемной ладонью легла на него, погружая во мрак. Когда в следующий раз пробудился, было уже ясно.

Несмотря, что ночь была тревожной, ощущал себя вполне сносно, хоть думал, что последствия гульбы будут скверными — проснется разбитым и вялым, но даже раны не тревожили, а в теле сила и бодрость плескалась.

Что не скажешь о Данимире. Растрепанный и помятый брат еще спал, распластавшись по сбившемуся ложу. Арьян не стал его сразу будить, велел Митко воды натаскать колодезной и одежду чистую принести, да еды какой. И когда отрок вернулся, громыхая кадками да шагами, продрал глаза и княжич.

Арьян с долей сочувствия посмотрел на него, вздохнул и прошел к ведру, зачерпнув ковш воды, вернулся, подавая питье.

— Доброе утро, — поздоровался.

Данимир, нахмурился, свел русые брови, что-то пробурчал невнятно, присосался надолго, делая большие глотки. Арьян сел напротив гуляки, смотрел неотрывно, ожидал, пока брат утолит первую жажду. Дождался. Данимир скривился — легче, по-видимому, ему не стало.

— Знатно я вчера погулял, — признался Данимир на выдохе. — Давно так не веселился. Грянули с другами на славу.

— В седло-то сегодня хоть поднимешься?

Данимир кивнул, втягивая в себя душный воздух, проведя по щетине белым рукавом, смахнул мелкие капли воды, отставил ковш. Быстро вернул взор на Арьяна. Глаза Данимира помалу прояснились от тумана хмельного.

— А ты где был всю ночь? — поинтересовался княжич.

Припомнив ночную дикую погоню, внутри с новой силой всполошилось все, забурлило, распалив в то ли гнев, то ли волнение неуместное — не разберешься. Арьян повернул голову в сторону двери, туда, где суетился сейчас Митко. Отрок готовил вещи.

— Как только вернемся в Явлич, поеду за Люборадой, — объявил вдруг братец. Приподняв в удивлении бровь, Арьян повернулся. Лицо Данимира вдруг помрачнело. — Вот ты о чем сейчас подумал? — сузил глаза Данимир, раздраженно расправив ворот помятой рубахи.

— Ни о чем. Просто не хочу, чтобы ты совершил ту же ошибку, что и я.

— Нет, тут другое… — покачал головой.

— Знаю я, что «другое» — другим местом думаешь, и кажется, что правильным.

Княжич только кинул взгляд хмурый, оперся руками о края постели, поднялся резко, обдав Арьяна кислым духом браги. Пошатываясь, Данимир, не произнесший ни слова, направился в другую клеть, а оттуда и на улицу к приготовленной Митко бадье для умывания. Грохнула только дверь за ним.

— Неужели обиделся? — крикнул вдогонку Арьян, но в отклик тишина.

Выждал, но ответа не последовало. Арьян сдавил челюсти и отвернулся. Данимир прав, не ему сейчас читать наставления, когда сам завяз в болоте с головой.

Послышали голоса зычные и топот — на пороге появился Ерислав, а за ним и Заримир.

— Ну что, в логово валганов идем! — прошумел Ерислав, заполнив собой весь входной проем, зашел в светлицу, уперся обычно острым взором в Арьяна. — Собрал я доброе число воинов.

Глава 4

Безмятежный отдых после дороги, пошел на прок. Мирина пробудилась рано и ощутила себя лучше. Жар, что взял ее в дороге, схлынул. Вот только на душе тягостное беспокойство. В полнившемся мутным светом шатре, куда поздним вечером ее привели — пусто и тихо, наверное, все еще спали, хотя валганы вставали задолго до той поры, когда небо прояснивать берется, а мужчины так и вовсе спят исподволь.

Мирина приподнялась, да не тут-то было — утренняя тошнота, что терзала ее весь речной путь, всплеснула к горлу, и княжна застыла на месте. Опустилась обратно на подушки и уставилась в низкий потолок — пережидать, когда дурнота затихнет. Все же столько дней подряд на ладье давали о себе знать.

Теперь она вновь в лагере. И вроде бы примирилась с тем, что вернулась сюда, да непросто это было сделать — принять новую, а может быть, и прежнюю жизнь. Мирина будто повисла над зияющий пропастью, где на одном краю навсегда остался отчий дом, а на другом — чужие земли. Один вопрос неуемно бился в голове — нашла бы она мирный жизнь и долю, если б не приехал за ней Вихсар? Как ни гадай — ответ не узнать. Но родное княжество далеким сделалось, и давно уже, с того времени, как умер отец — князь Радонег. Вот и застыла над черной ямой, и ухватиться бы за что-нибудь, да не за что, покачивалась в ожидании, как одинокая былинка на ветру, скованная опасением. Как отважиться шагнуть, хоть и ясно видела, что стезя только вперед вьется и обратного пути нет? Неизвестность пугала. А мысль о том, что скоро она станет женой валгановскому вождю, в голове не укладывалась. Свыклась с тем, что всегда волю его выполняет, хоть и с борьбой. Все ждала, что вот-вот вернется его прошлая грубость и жесткость, готовилась даже кинуться в схватку, но ничего такого не происходило. Это сбивало с толку, и еще подрывало то, как смотрит на нее Вихсар: то льдисто и колко, то пламенно и буйно, что разлетались все мысли разом, сокращалось сердце в комок, и снова пускаясь в галоп. Вихсар и прежний будто, но и другой внутри. Мирина в последние дни все никак понять не могла его, разгадать порывы, и напрасны потуги пробраться в душу его, кружа в ней, как в ночи беспроглядной. Взор черных, как вязкая смоль глаз становился горстями пепла, когда она видела в них свое отражение. Этот мужчина как вихрь: то неожиданно хлынет колючим ледяным потоком, сбивая, то неистово веет жаром, лаская. Мирина вспомнила, как сама покорялась грубой и дикой воли валгана. Он беспощадно свивал, перетягивал невидимыми веревками, вынуждал задыхаться. Его желание колышет все внутри. И как не упасть, чтобы не сгинуть, не сгореть в огне чувств хана?

Мирина прерывисто выдохнула, чувствуя дыхание жаркое, губы Вихсара то на своих губах, то на грудях, как слегка прикусывает зубами нежную кожу. В животе занемело, и растекалось невольно томление горячее по телу. Прогоняя воспоминания о близости с ханом, княжна скользнула взглядом на полосу света белесого, что сочился из прорези грубой ткани.

«Вихсар…», — пробовала говорить его имя. Вкушала с воздухом, когда он целовал ее, а она принимала беспощадные ласки, ощущала сладостное, как мед, и горькое, как полынь, зарождавшееся внутри нее сплетение чувств. И невозможно справиться со всем этим противоречащим разуму буйством.