Книга Информаторы - Брет Истон Эллис

— Эй, — говорит он.

— Привет, Тим, как делишки? — Я хлопаю его по колену.

Он дергается, по-прежнему улыбаясь, устал, притворяется, будто не устал, и от этого совсем устал.

— Ну… я нормально, порядок. — Умолкает на секунду, потом как-то нескладно спрашивает: — Ну… а как… ну… ты?

— О, я о'кей. — От его куртки странно пахнет, чем-то почти травяным, и я представляю, как утром Тим сидит у себя на кровати, курит трубку с марихуаной, набираясь бездумной храбрости. С собой, надеюсь, не взял.

— Это… отлично. — Он оглядывает лимузин.

Я не знаю, что сказать, поэтому спрашиваю, хочет ли он выпить.

— Не, нормально, — отвечает он.

— Ай да ладно, выпей. — Я наливаю себе еще водки со льдом.

— Не, о'кей, — говорит он уже не так упрямо.

— Я тебе все равно налью.

Не спрашивая, чего он хочет, наливаю «Столичную» со льдом.

— Спасибо. — Он берет бокал, отхлебывает с опаской, точно водка отравлена.

Я прибавляю громкости в магнитофоне, откидываюсь назад, забрасываю ноги на сиденье напротив.

— Н-у-у-у-у, и чем ты занимаешься? — спрашиваю я.

— Особо ничем.

— Вот оно как.

— Э… а когда самолет улетает?

— В двенадцать ровно, — бросаю я.

— А-а.

— Как «порш» бегает? — после паузы интересуюсь я.

— Ну… хорошо. Нормально бегает. — Тим пожимает плечами.

— Отлично.

— А… «феррари»?

— Хорошо, только знаешь, Тим, в городе это пустая трата. — Я встряхиваю лед в бокале. — Так быстро не поездишь.

— Ага. — Он задумывается, кивает.

Лимузин выезжает на автостраду и набирает скорость. Кассета Сондхайма закончилась.

— Слушать будешь? — спрашиваю я.

— Что? — нервно переспрашивает он.

— Да нет, музыку будешь слушать?

— А-а. — Он суетливо размышляет. — Ну… нет. Что ты хочешь… ну… послушать, то и нормально.

Я знаю, он хочет что-нибудь послушать. Включаю радио, нахожу хард-роковую станцию.

— Это хочешь? — Я улыбаюсь, прибавляю громкость.

— Например. — Он глядит в окно. — Конечно.

Мне такая музыка вовсе не нравится, и приходится себя одернуть и выпить еще водки, чтобы не включить Сондхайма. Как выясняется, водка не помогает.

— Это кто? — Я киваю на радио.

— Э… по-моему, «Дево»[21], — отвечает Тим.

— Кто? — Я расслышал.

— Группа называется «Дево».

— «Дево»?

— Ага.

— «Дево».

— Точно. — Он смотрит на меня, будто на идиота какого.

— О'кей. — Я откидываюсь назад. — Хотел проверить.

«Дево» умолкают. Следующая песня раздражает еще больше.

— А это кто?

Тим смотрит на меня, надевает темные очки.

— «Пропавшие без вести».[22]

— «Пропавшие без вести»?

— Ага. — Он хихикает.

Я киваю и опускаю темное стекло.

Тим отхлебывает, ставит бокал на колени.

— Ты вчера в Сенчури-Сити был? — спрашиваю я.

— Нет, не был, — невозмутимо говорит он. Ноль эмоций.

— А-а. — Я допиваю.

«Пропавшие без вести» наконец допели. Возникает ди-джей, балагурит, гундит про бесплатные билеты на предновогодний концерт в Анахайме.

— Ты ракетку взял? — спрашиваю я. Конечно, взял — я видел, как Чак положил ее в багажник.

— Ага. Ракетку взял. — Тим подносит бокал к губам и притворяется, что пьет.

В самолете, в первом классе — я у прохода, Тим у окна, — я слегка расслабляюсь. Пью шампанское, у Тима — стакан апельсинового сока. Тим включает плеер, читает купленный в аэропорту «Джи-Кью». Я принимаюсь за «Гавайи» Джеймса Миченера[23]— я их всякий раз беру с собой на Мауна-Кеа, а в наушниках у меня «Гавайское попурри», мы летим к островам, и я слушаю, как Дон Хо[24]снова, снова и снова поет «Пузырьки».

После обеда прошу у стюардессы колоду карт, мы с Тимом четырежды играем в «джин», и все четыре раза я выигрываю. Тим пялится в окно, пока не начинается фильм. Потом смотрит фильм, а я читаю «Гавайи», пью ром с колой, а после кино Тим листает «Джи-Кью» и смотрит в иллюминатор на бесконечное море внизу. Слегка захмелев, я иду наверх, брожу по салону, принимаю валиум, возвращаюсь перед посадкой в Хило, и когда мы приземляемся, Тим так стискивает «Джи-Кью», что тот навсегда сворачивается в трубочку, и самолет подкатывает к выходу.

В аэропорту миловидная, сладенькая гавайская девушка нацепляет нам на шеи гирлянды, шофер встречает у ворот, забирает багаж, мы садимся в лимузин, почти не разговариваем, почти друг на друга не смотрим, а когда едем вдоль берега сквозь влажный вечер, Тим крутит радио и находит лишь местную станцию в Хило, где играют старые песни шестидесятых. Я смотрю на Тима, Мэри Уэллс[25]запевает «Мой парень», у Тима на шее вяло повисла гирлянда из красного жасмина, уже буреет, а пустые Тимовы глаза грустно уставились в темное окно, оглядывают зеленую землю вокруг, он все сжимает «Джи-Кью», и я спрашиваю себя, верно ли поступил. Тим смотрит на меня, я отвожу взгляд, и выдуманный, вынужденный покой тихо накрывает нас, отвечая на мой вопрос.

Мы с Тимом сидим в центральном ресторане на Мауна-Кеа. В ресторане одной стены нет, и я слышу, как вдалеке разбиваются о берег волны. В сумеречный зал вторгается бриз, подмигивает пламя свечи на столе. На потолочных балках тихо бормочут воздушные колокольчики. Молодой гаваец на крошечной полуосвещенной сцене против танцпола играет на пианино «Мэкки-нож»[26], и две пожилые пары неуклюже топчутся в темноте. Тим пытается незаметно закурить. Женский смех плывет в большом зале, и я отчего-то тупею.