Книга Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина

— Со своей нравственностью и чувствами, обещаю тебе, я как-нибудь разберусь сама. А тебе пора.

В самый подходящий момент раздался дверной звонок.

— Кто это? — резко спросил Юрик, не удовлетворенный прерыванием своей речи.

— Это Саша, сосед, я попросила его зайти, помочь тебе перенести в машину вещи.

— Ты втянула в семейный конфликт постороннего человека?! — возроптала чиновничья душа.

— Ну какой же он посторонний? — подивилась Машка, вставая. — Он сосед, а соседи — это почти родственники. Посторонний здесь ты, Юра.

И пошла открывать. Она продумала и это, зная, что не расхлебается до утра, точно в омут затягиваемая Юриными обвинительно-поучительными монологами. При зрителях он выяснять отношения не станет.

— Сейчас, Саш!! — крикнула она в дверь и повернулась к Юре: — Завтра я не могу, занята, а послезавтра подам на развод. — Она взяла с тумбочки в прихожей ключи от машины, положенные Юрой на привычное место. — Привет, Саш! — радостно поздоровалась с соседом. — Я пойду подгоню машину к подъезду и открою багажник, а вы несите вещи.

— В один заход не получится, — оглядев чемоданы и пакеты, констатировал Саша. — Привет, Юр! — поздоровался с выходящим из кухни Юрой. Барин поморщился, он терпеть не мог панибратства от людей ниже его по социальному статусу.

Машка активно руководила загрузкой барахла в джип, когда перенесли последние пакеты, кинула ключи Юрику.

— Маша, подожди! — потребовал он, поймав ключи.

— Все, пока! — махнула она рукой и зашла в подъезд.

Убрала все на кухне, приняла душ и со счастливой улыбкой рухнула на постель.

Так и проспала всю ночь — улыбаясь.

Само собой, отделаться от Юры, просто выставив его за дверь, не удалось.

Кто же добровольно откажется от раба? Раб — это дорогостоящая собственность, которая не имеет права на недовольство и проявления чувств. Вон стол, например, или стул, или кухонный комбайн не возмущаются же, что они чья-то собственность!

И она права не имеет! Да еще так оскорбив его!

Всякая «феминистская ересь» и попытка бунта должны быть истреблены в зародыше!

Немедленно и беспощадно!

И вполне вероятно, что попытка истребить немедленно и беспощадно увенчалась бы успехом, если бы Машка бунтовала. Но это не был бунт.

Не-а!

Просто в один прекрасный день Мария Владимировна проснулась под добрым калифорнийским солнышком и вернулась к самой себе.

Пять лет была одинокой, брошенной всеми девочкой, упакованной в оболочку Марии Владимировны Ковальской, а от длительной транспортировки на другой континент и предшествующей ей пятилетней «кантовки» упаковка лопнула, и из образовавшейся щели стало выскакивать содержимое, оказавшееся мыльными пузырями, а не пудовыми гирями, как ей все время казалось.

Пузыри полетели ввысь, весело лопаясь в полете, упаковка сдулась, распалась за ненадобностью, и из ее остатков вышла настоящая Машка.

И подивилась — как хорошо-то!

А это кто? Что эти незнакомые, неприятные люди делают в ее квартире, в мыслях, почему закрепились в жизни синим штампом в паспорте, определяющим семейное положение?

Конечно, — а как же! — он позвонил на следующее утро, успев опомниться, придумать нужные слова, манеру и тон разговора и достойное наказание.

— Надеюсь, ты выспалась и пришла в себя!

Без ненужных приветствий, .недовольным, грозным тоном прокурора, только что подписавшим ордер на ее арест.

— Да, спасибо, — ответствовала Машка и с удовольствием потянулась всем телом на кровати.

Юру насторожил тон жены, не убоявшейся ни ордера, ни ареста, ни самого прокурора.

— В обед, в два часа, встретимся в нашем ресторане. Поговорим! — распорядился прокурор.

— О чем? — поинтересовалась вышедшая изпод контроля Машка.

«Сейчас скажет: «О твоем вчерашнем поведении!» — как школьная директриса притащенному за ухо к ней в кабинет набедокурившему ученику».

Ученику положено было проникнуться ужасом масштаба сотворенного им деяния, трепетать до дрожи в ожидании неминуемого сурового наказания и вызова родителей в школу.

Но видимо, такой сценарий укорота Машки-ной свободы не разрабатывался, и Юрик остался приверженцем прокурорской линии поведения.

— В два. В ресторане! — прогремел приказом и бросил трубку.

Ну, он может быть в два в ресторане или в восемь в Папуа — Новой Гвинее, а у Марии Владимировны есть свои насущные дела.

Когда она попивала кофе в кабинете своего академического начальства, рассказывая веселые истории из американской жизни, предварительно оговорив и решив все деловые, отчетно-бумажные и рабочие вопросы, «нетерпеливый муж» напомнил о себе звонком сотового телефона.

Извинившись перед академическим начальником, Машка нажала на мобильнике, разливающемся требовательными перезвонами, кнопочку с изображением зелененькой трубочки.

—Да.

— Ты опаздываешь, на полчаса! — огласил начало приговора заделавшийся на сегодня прокурором Юра.

— Я? — необычайно подивилась Машка. — Куда?

— В ресторан!! — громыхнул грозный муж.

Он никогда не позволял себе повышать голос — зачем? Интонаций недовольства и их вариаций в голосе вполне хватало для управления женой.

— А я должна быть в ресторане? — продолжала удивляться Машка, быстро зыркнув на академика Янсона.

Он смотрел на нее и внимательно слушал.

Академика можно было не опасаться. Кирилл Павлович любил Машу по-отечески, опекал, уважая ее талант, целеустремленность, настойчивость и колоссальный труд.

Так и говорил:

— Машенька, вы настоящий ученый, с большой буквы, с блестящим будущим. Потому что к таланту и интуиции прилагаете колоссальный упорный труд, без которого ученым не стать, будь ты хоть трижды гений!

А Юру не любил, не понимал его присутствия в Машкиной жизни, но с врожденным тактом и интеллигентностью не позволял себе нравоучений и обсуждений. За пять лет Машкиной семейной жизни лишь пару раз не удержался от комментария.

Однажды Юра зашел за ней на кафедру, где они тесным кругом, предваряя громкое официальное чествование, поздравляли академика Ян-сона с наградой. Юра зашел, неся себя и свое недовольство, надменно кивнул окружающим, сообщил, что ждет Машку за дверью, и вынес себя из помещения.

— И как это ты, Машенька, себе такого порт-феленосца отыскала? — грустно спросил Кирилл Павлович.

Он всегда чуть грустил, когда возле Машки шелестело напоминание о Юрике.

Еще один раз он не удержался на заседании научного совета. Она забыла отключить мобильный, Юра позвонил и что-то там требовал, отчитывал. Застигнутая врасплох Маша шепотом лепетала оправдания, прикрыв трубку ладошкой. Кирилл Павлович шел к трибуне для доклада, он остановился возле нее, сидевшей в крайнем кресле у прохода, положил ладонь на плечо, чуть наклонился и тихо сказал: