Книга Дочь похитительницы снов - Майкл Муркок

– Вы друзья Герти? – задал я заранее заготовленный вопрос.

– Мы с ней достаточно близко знакомы, – отозвался лучник. Точнее лучница. Голос у нее был низкий, по тону чувствовалось, что она привыкла отдавать распоряжения. Перехватив мой недоуменный взгляд, она выступила из-за спины своего спутника, откинула капюшон, скрывавший ее лицо от вечерней прохлады, и пожала мне руку. Крепкое рукопожатие, крепкое и одновременно женственное. Плащ лучницы и видневшаяся из-под него блуза мерцали в лучах закатного солнца, переливаясь оттенками. Надо признать, ее костюм изрядно смахивал на сценический наряд актрисы из пьесы про средневековье. Ни дать ни взять германская полубогиня из тех якобы «народных» пьесок, которыми наслаждались нацисты.

Я пригласил гостей подняться в дом, но мужчина отказался. При взгляде на него возникало ощущение, будто его окутывает некая темная аура. Высокий, худощавый, относительно молодой; он глядел сквозь меня, и глаза его отливали изумрудной зеленью. Казалось, будто он провидит будущее – жуткое, жестокое, чудовищное будущее, от которого не укрыться никому и нигде.

– У меня есть основания полагать, что ваш дом прослушивается, – пояснил он. – Даже если я и ошибаюсь, все равно стоит принять меры предосторожности. Если не возражаете, поговорим здесь, а когда покончим с делами, мы с удовольствием воспользуемся вашим приглашением поужинать. Как скажете.

Судя по легкому акценту, мой гость был австрийцем. Он назвался герром Элем, и с ним мы тоже обменялись рукопожатием. Я догадывался, что передо мной человек дела. Темно-зеленые плащ и шляпа служили ему отличной маскировкой: во-первых, в те годы их носили многие немецкие охотники, а во-вторых, одежда – если поплотнее запахнуть ворот и надвинуть шляпу на глаза – почти полностью скрывала лицо. В нем было что-то знакомое; я почти не сомневался, что мы с ним встречались раньше – быть может, в Миренбурге.

– Думаю, вы пришли, чтобы помочь мне присоединиться к Обществу Белой Розы? – справился я, когда мы не спеша направились вдоль склона, мимо густого кустарника. – Я хочу бороться с Гитлером.

– Значит, мы с вами хотим одного и того же, – подтвердила женщина. – И знайте, граф Ульрик, что вам суждено сыграть в этой борьбе одну из главных ролей.

И с ней мы, по-моему, тоже встречались. Думаю, я узнал бы ее гораздо быстрее, когда бы не этот карнавальный наряд. И зачем она его напялила? Он ведь только привлекает внимание, в нашей-то глуши. Может, выступала на каком-то празднике и не успела переодеться? Или наоборот – они зашли ко мне по дороге на праздник?

– Вам, наверное, известно, что вчера ко мне приезжал мой кузен Гейнор. Он окончательно натурализовался и теперь называет себя Паулем фон Минктом. Законченный нацист, хоть и открещивается на словах.

– Сейчас таких много. Гейнор и подобные ему воспринимают Гитлера как человека, стоящего на страже их собственных интересов. Они не понимают, просто не могут представить, до какой степени Гитлер зачарован властью. Для него власть – единственная ценность на свете, ни о чем другом он и не думает. Вместе со своими подручными он постоянно плетет интриги, добиваясь все большей власти, а обыкновенные люди, если хотите, обыватели, и не подозревают, что происходит «наверху» на самом деле, – герр Эль изъяснялся на венском наречии поры Франца-Иосифа. На меня словно повеяло добрыми старыми временами, когда цинизм был всего лишь модой, а не стержнем существования.

Женщина между тем снова надвинула капюшон, глаза ее оставались скрыты за дымчатыми стеклами очков. Интересно, видит ли она хоть что-нибудь? Сумерки-то давно сгустились… Она села на каменную скамью и сказала, что посидит немного, послушает птиц. А мы с герром Элем двинулись дальше, между свежевскопанных клумб и шпалер, на которых расцветали первые бутоны. Он задавал мне вежливые вопросы, в основном относительно моих предков, и я с радостью отвечал. Разумеется, Белой Розе осторожность жизненно необходима, иначе ей не уцелеть. Достаточно одного болтуна – не то что предателя, – и добрый десяток, если не больше, этих порядочных людей окажется за решеткой.

Еще он спросил, чего я рассчитываю добиться, присоединяясь к Обществу. Я сказал, что для меня главное – свергнуть Гитлера. Тогда он поинтересовался, считаю ли я, что, избавившись от Гитлера, мы избавимся и от нацистов; я вынужден был признать, что одно из другого, к несчастью, не следует.

– Как, по-вашему, мы можем победить наци? – спросил он, останавливаясь у садовой статуи, настолько выветрившейся от времени, что лица фигуры было уже не разглядеть. – И чем? Пулеметами? Или красивыми словами? Или пассивным сопротивлением?

Походило на то, что он пытается отговорить меня от вступления в Общество, убеждает, что все усилия моих потенциальных союзников и соратников заведомо обречены на поражение.

– Своим примером! – воскликнул я пылко. – Чем же еще?!

Герр Эль как будто слегка удивился моему пылу, но согласно кивнул.

Собственный пример – замечательная вещь. Вдобавок мы можем помочь людям бежать от нацистов. Кстати, граф Ульрик, в этом вы нам не подсобите?

– Мой дом к вашим услугам. Там много тайников, куда легко спрятать дюжину-другую человек. И радиопередатчик найдется, если что. Отсюда можно без труда переправлять людей в Гамбург и в Польшу. Этакий перевалочный пункт, вы не находите? Ничего иного, по правде сказать, мне в голову не приходит, но я готов выполнить любое поручение, каким бы сложным оно ни оказалось.

– Приятно слышать, – герр Эль слегка поклонился. – К сожалению, ваш дом для переброски людей не подходит. Они слишком заинтересованы в нем. И в вас тоже. И кое в чем еще…

– Очевидно, в моем мече?

– Совершенно верно. А что насчет чаши?

– Герр Эль, капитан фон Минкт спрашивал меня о чаще, и ему я ответил то же, что отвечаю вам: понятия не имею, о чем речь. В Беке нет никаких легендарных чаш. Если бы они у нас были, мы бы не стали их прятать гордость не позволила бы.

– Угу, – задумчиво протянул герр Эль. – Я не очень-то и верил, что чаша у вас. А вот меч… Он очень, очень важен и ни в коем случае не должен попасть в руки нацистов.

– Поясните, пожалуйста. Я, судя по всему, многого не знаю.

– Граф Ульрик, ваш меч – уникальное оружие и возможности его поистине безграничны.

– Поговаривали, что он обладает собственной волей, – заметил я.

– Именно так. По другой версии, у этого клинка есть душа.

Мистический оборот, который вдруг приняла наша беседа, мне определенно не нравился, и я решил сменить тему.

– Мои вчерашние гости, которые уехали сегодня утром, произвели на меня впечатление людей, готовых заложить свои души. Что они, в общем-то, и сделали, – становилось все прохладнее, и я неожиданно почувствовал, что начинаю замерзать. – Как думаете, Гитлер удержится у власти? Мне кажется, что его свора сожрет его с потрохами. Недаром пошли все эти разговоры об изменниках…

– Не следует недооценивать этого человека, граф Ульрик. Он всю жизнь мечтал о власти, изучал ее природу, грезил о ней во сне и наяву. Да, ему недостает способностей править, но он искренне верит в то, что чем больше у него власти, тем проще с нею справиться. Поймите, граф, мы имеем дело с человеком, одновременно примитивным до отвращения и чудовищно безумным. Таких людей нельзя ставить в общепринятые рамки, иначе мы рискуем упростить, даже выхолостить содержание, скрытое за личиной. Нам так проще, разумеется; мы приписываем им побуждения и устремления обыкновенных людей, а эти люди, мой дорогой граф, сущие дикари, и устремления у них дикарские, отнюдь не цивилизованные. Дикарь без какого бы то ни было налета цивилизованности, твердо вознамерившийся выжить любой ценой или, если не останется иного выхода, умереть последним – вот кто на деле Адольф Гитлер.