Книга Государи московские. Книги 6-9 - Дмитрий Михайлович Балашов

Глава 54

Сани угрожающе кренились на сторону. Твердый полоз едва вылезал из грязи. Возили камни к Маковцу, хоть и в летнюю пору, но на санях. Любая телега с грузом угрязла бы в непролазных колеях, разъезженной до жидкого состояния лесной дороги. Камень везли из Мячкова, грубо обтесав, и уже тут, на месте, «доводили до ума». Сани тоже угрязали в торфяном перегное, ломались расшатанные копылы, рвалась упряжь, взмыленные кони тяжко поводили боками, пока возчики спорили о том, как закатить на сани очередной рухнувший в жидкую землю квадр.

Сергей неволею вспомнил отца, который тут бы легко, играючи, без внешней натуги, нашел бы способ, не сгружая неподъемного камня, выровнять сани и пустить их далее. Отец столь многое умел, что в любом деле приходило поминать и поминать его опыт, горюя втайне, что отца уже нет. Пришлось слезть с коня, скинуть однорядку и даже подрясник, развязывать вервие, чинить перепутанную упряжь и снова, работая вагами, подымать глыбу белого камня на сани, увязывать, пихать, дабы проминовать грязную часть дороги, размываемую неприметным крохотным ручьем, которого при обычной-то езде или пешем хождении и не видать было. Камень казался здесь, в лесной глухомани, лишним, чужим, чужим даже покойному Сергию, и, казалось, с каждым из этих камней в Сергиеву пустынь являлось что-то новое, небылое тут, городское, громоподобное, убивающее навсегда лесную тишину и святость той, Сергиевой еще, Маковецкой обители.

Проводивши воз с камнем, Сергей долго отчищал руки и лицо. Даже, отойдя в лес, выстирал изгвазданную рубаху, провялил ее на солнце. За все это время мимо него проехало еще несколько волокуш с камнями, и какой-то хозяйственный мужик, прежде чем испытывать судьбу, достал хорошо наточенный дорожный топор, толково и споро вырубил несколько слег и, связавши их ивняком, устроил довольно прочную мостовину, которую уже следующие за ним сани начали медленно и неостановимо превращать в кашу из жеваного дерева, коры и коричневой грязи. Сергей натянул волглую, еще не просохшую рубаху, подрясник и однорядку, которую накинул просто на плечи. От одежды шел пар, и он надеялся достигнуть Троицы, уже просохши полностью. Конь шел шагом, сторонясь изъезженной дороги, и Сергей то и дело склонял голову, а раз даже и принужден был слезть с коня, когда упругая еловая ветвь сбила скуфейку у него с головы.

Подходил июль. В лесу одуряюще пахло болиголовом и хвоей. Сергей с детства любил запах болиголова и тут, благо так и так пришлось соскочить с коня, нарвал пучок и укрепил у передней луки седла. Он ехал к Троице с письмом ко князю Юрию Дмитричу и поздравительным посланием Фотия троицкой братии. Спелая грудастая баба вышла из леса с корзиною земляники и уставилась на всадника, полураскрывши рот. Сергей мало думал о своей внешности и совсем не подозревал, что красив, да так красив, что не единая женка отдалась бы ему, даже не думая о последствиях, только чтобы потрогать, губами досягнуть соболиные брови молодца, чтобы ощутить объятия его крепких рук, утонуть в глазах – темно-голубых, глубоких и строгих. И эта женка, закусив губу и глядя на молодца в монашеском одеянии, единое, что могла – предложила ему отведать лесной земляники. И пока он ел, почтя для себя невежливым отвергнуть доброхотный дар прохожей женщины, смотрела на него отчаянно, даже как-то испуганно, вдруг подурнев, – мол, только позови! Намекни!

– Замужем? – вопросил Сергей.

Она, решительно отрицая, затрясла головою. Созналась хрипло:

– От моровой болести погиб! – и прибавила, вся зардевшись, как маков цвет. – Ребеночка хочу!

– Инок я! – ответил Сергей с невольным сожалением к этой молодой, статной и грудастой бабе. – Найдешь молодца! – высказал. – Токмо с пьяным каким не водись! Здорового отрока рожай, коли уж мужа найти не сумеешь! Грех твой заранее отпускаю тебе! Дитя родить – святее дела нету для бабы!

Она несколько поникла головой, глянула исподлобья, поняла, видно, что не ласкать ей проезжего сокола в духмяном черничнике, в диком нетронутом бору, не лежать потом раскинувшись, ощущая благость, разлитую по всем членам ее сильного одинокого тела…

– Скажи хоть, как зовут-то тебя! – попросила.

– Сергеем! – отмолвил. – Схиму приму – иное будет имя.

– Сереженька! – протянула. – Дозволь уж, коли рожу мальчика, твоим именем младеня назвать!

Ну, тут уж что оставалось делать молодцу? Наклонился с седла, крепко поцеловал ее во вкусные, ждущие губы, ощутив на плечах сжатые до боли объятия женских рук. «Хватит, хватит, довольно! – прошептал. – Итак нагрешил я с тобою!» И, почти оторвав от себя руки женщины, погнал коня, наказывая сам себе сотворить вечером перед иконою сто земных поклонов во искупление нечаянного дорожного поцелуя.

На вершине Маковца творился полный разор. Рыли рвы для фундаментов будущей церкви, и первый, кто встретился Сергею, был голенастый, сухощаво крупный, полуседой муж в кожаной, замаранной землею однорядке, в изгвазданных глиною выше колен сапогах, в суконной криво одетой, скорее нахлобученной, шапке, вислоусый и вислобородый, с крупными дланями рук, не то древодела, не то воина. Он шагал через завалы леса, огибал груды камня, как бы расшвыривая взором супротивных, почти взял за грудки встречного мастера в кожаном переднике, и тот без подобострастия начал отвечать, потом спорить с князем, и через миг они уже кричали друг на друга: князь Юрий Дмитрич (то был он) и каменных дел мастер, строитель храма. Вдруг, оба враз, как начали кричать, так и замолкли, и мастер сказал строго и твердо: «Надобен дуб!» – и Юрий, заглянув для чего-то в яму, откуда носилками, по пружинящим сходням выносили глину и бадьи с рыже-серою жижей, отозвался: «Дуб пришлю!» – сумрачно сводя брови и, видимо, уже вовсе не сердясь на мастера.

Завидев спешившегося Сергея, князь поспешил к нему. Едва кивнув, принял свиток, порвал снурок и начал, шевеля губами, читать грамоту. Со всех сторон неслись клики, удары секир, стонущие удары по камню. Послушники, иноки, нанятые мужики, все шевелились, работали, сгибая мокрые спины над деланием своим. Юрий, прочтя грамоту и отдавая ее в руки подскочившего холопа, заметно посветлел лицом и