Книга Ночной волк - Леонид Жуховицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он торопливо провел американку в подъезд, извинился за отсутствие лифта, пешком поднялись на четвертый этаж. Чехлов шел сзади, тащил букет. У двери передал цветы Ронде.
Увидев огромный букет, Анька растерялась, а когда Ронда с ней расцеловалась, вообще чуть не расплакалась, стала извиняться за беспорядок, понесла всякую чушь. Чехлов перевел: жена очень рада познакомиться с гостьей столицы. Потом пили чай на кухне, и он объяснил, что это московская традиция, потому что при диктатуре правду можно было говорить только на кухне. Тут же понял, что сморозил глупость: почему, например, нельзя было говорить правду в спальне или в ванной? Но американка выручила, сказав, что она всегда сочувствовала русским людям, потому что Америка свободная страна и в ней можно говорить правду везде, где хочешь, она надеется, что теперь и в России будет так же. Она вообще вела себя на удивление корректно, хвалила чай, хвалила конфеты. Впрочем, про яблоки сказала, что в Америке они гораздо крупней, но тут же, спохватившись, заметила, что ей лично больше нравятся мелкие, потому что они вкусней.
— Это натуральный продукт, — сказала она, помахав яблоком перед носом у Анны, — я всегда предпочитаю натуральные продукты.
— Хвалит, — перевел Чехлов.
Потом Ронда сказала, что хотела бы сделать несколько снимков. Она попросила Чехлова и Анну сесть рядом и обняться, потом сняла стол с разномастными тарелками, потом спальню. Было нечто унизительное в том, как эта благополучная глупая иностранка ходила по квартире, фотографируя то вытертый коврик у кровати, то вешалку, где вперемешку висели летние курточки и зимние пальто, которые некуда было девать в тесной квартирке, то узкий коридор с открытой дверью в крохотную уборную. Унитаз давно пора сменить, да где деньги…
— Я напишу о России для газет моего отца, — объяснила она Анне, — нашим читателям будет интересно узнать, как живут простые русские люди.
— Журналистка, мать ее! — перевел Чехлов.
Пока Ронда шастала по квартире с фотоаппаратом, он быстро сменил рубашку и надел единственный приличный пиджак. Прощаясь с Анной, американка снова поцеловала ее и сделала последний комплимент:
— У вас прекрасный муж, вам можно позавидовать. Он знает два языка. Он интеллектуал.
— Муж у тебя замечательный, — перевел Чехлов, — она завидует.
— У нее, наверное, не хуже, — попыталась вернуть комплимент Анька, но он прервал:
— У нее никакого нет.
Анька посмотрела на него недоверчиво.
— Вот так вот, — сказал Чехлов, — мужей надо беречь. Ладно, поеду, отвезу.
— Только осторожней, — попросила жена, — ночь уже.
— А что делать — выставить из дома, и пусть сама добирается?
В дверях он пропустил Ронду вперед и, обернувшись, торопливо сунул в руку Анне зеленую бумажку. И снова почувствовал унижение, видя, как изумленно вскинулись брови и судорожно сжалась ладонь жены. Ведь нормально живем, подумал он, не хуже, чем миллионы других. А заглянет вот такой бабец из жирной страны, увидишь собственный быт ее глазами — нищета нищетой…
Ронда жила в новой дорогой гостинице близ Садового кольца. Чехлов проводил ее до дверей, протянул визитку, оставшуюся от более стабильных времен. Американка карточку взяла, но решительно возразила:
— Нет, нет, ты должен подняться со мной. Ты должен меня проводить.
— У нас не разрешают… — начал было Чехлов, но Ронда уверенно прервала:
— Я плачу им деньги, и я имею право жить так, как удобно мне.
Свободная женщина оказалась права: портье с сомнением глянул на Чехлова, но перевел глаза на хозяйское лицо Ронды и с легким поклоном протянул ключ. Даже подкупать не надо, подумал Чехлов: деньги обслуге дают бедные, богатым достаточно их иметь.
Ронда жила в великолепном номере: две комнаты и огромное панорамное окно. Она двумя движениями сбросила туфли и швырнула на диван свое пончо — оно сползло на пол, Ронда не стала его поднимать.
— Наконец-то, — сказала она, — слишком много одежды. Я не люблю, когда много одежды. Я люблю, когда удобно.
Чехлов воспринял это, как сигнал.
— Ну — спокойной ночи?
— Борис, — возмутилась Ронда, — как ты можешь такое говорить? Сейчас у нас будет русский ужин. Ты должен позвонить в ресторан и заказать сюда русский ужин. И чтобы там была русская икра и русская водка. Много икры и много водки. В России надо есть икру и пить водку.
Ее хозяйский тон подействовал на Чехлова, как на портье внизу: он растерялся и упустил время, когда еще можно было отказаться. Я ей что, лакей, раздраженно думал он, в конце концов, она наняла меня на день, но день-то кончился! Но пальцы уже бегали по кнопкам, набирая номер ночного ресторана. Много водки — ладно, бутылка ноль семь. А что такое — много икры? Сто граммов? Двести?
В дорогой гостинице умели угодить постояльцам — столик с водкой, икрой и прочей закусью вкатили через пять минут.
— Горячее сразу? — спросил официант, роскошный в своем смокинге.
Чехлов перевел.
— Все сразу, — приказала свободная американская женщина.
— Но я не могу пить, — как можно тверже произнес Чехлов, — я же за рулем.
Ронда поставила перед ним оба бокала:
— За рулем ты будешь утром. Я хочу ужинать с тобой.
— Мне же домой надо.
— Домой тебе надо потом.
— Мы договаривались на весь день, — уперся Чехлов, — но день кончился.
— Я знаю, — сказала Ронда, — что день кончился. Но теперь я тебя арендую на всю ночь.
Чехлов криво улыбнулся. А как еще было реагировать?
— Двести долларов, — сказала американка, и глаза ее азартно блеснули.
— Не могу, — помотал головой Чехлов.
— Ты же мужчина, — сказала она, — где водка?
Чехлов налил ей до краев, а себе чуть-чуть. В конце концов, только пригублю, решил он. Так и сделал, а она выпила до дна.
— Ты хороший человек, — сказала Ронда, — ты стоишь больше. Триста долларов! Это большие деньги, но в России надо спать с русским мужчиной.
— Ронда, — взмолился он, — меня ведь ждут!
Она посмотрела на него с веселым нахальством:
— Борис, неужели ты хочешь пятьсот? Ладно, я согласна, пусть будет пятьсот. Но это последняя цена!
Официант привез столик с горячим. Чехлов сидел как в воду опущенный. Надо было что-то сказать — но что? Дикая цифра сгибала шею, как гиря.
— Ты думаешь, это шутка? — сказала Ронда. — Нет, это не шутка. У меня есть деньги, вот в этой сумочке. Я ни разу в жизни не платила мужчине, но ведь когда-то нужно начинать, правда, Борис?
Он чувствовал себя дурак дураком. Шутка? Да нет, какая тут шутка. Ведь сто долларов она дала.