Книга История шифровального дела в России - Татьяна Соболева

Много лет после развода Глеб Бокий жил один, воспитывал свою старшую дочь Лену. Младшая дочь Оксана осталась с матерью, которая вскоре вышла замуж за ближайшего друга Глеба, его однокашника по Горному институту, крупного советского государственного деятеля Ивана Михайловича Москвина.

Любил Глеб Иванович и свою вторую жену Елену Доброхотову, также работавшую в Спецотделе. Их маленькой дочке Алле было всего несколько месяцев, когда Бокия арестовали.

Из своих товарищей по партии Бокий любил и ценил трех женщин, глубоко перед ними преклонялся: Надежду Константиновну Крупскую, Елену Дмитриевну Стасову и Нину Августовну Подвойскую. Много было вместе сделано и пережито.

Яркой чертой личности Глеба Бокия была его способность увлекаться чем–то новым, пытаться познать или найти что–то неизведанное. Так, еще в юности он увлекся идеей найти сокрытый где–то трон Чингисхана. И всерьез этим занимался во время поездки на реку Чу в составе экспедиции генерала Джунковского и работы десятником на строительстве «кругобайкальской», как тогда говорили, магистрали. У него был огромный интерес к идеям Блаватской и Рериха, искавших загадочную страну Шамбалу. Когда Елена Ивановна Рерих приезжала в середине 20–х годов в Москву с посланием «от махатм из страны Шамбалы», Бокий встречался и говорил с ней. Отсюда интерес Бокия к масонам. Он считал, что масоны бывают разные: современные, с деятельностью которых надо бороться, и масоны древние. Еще в начале 20–х годов Бокий, заинтересовавшись легендой о стране Шамбале, рассказал о ней друзьям. Он говорил об обитателях этой страны как о древних масонах — поборниках свободы и в какой–то степени носителях идей коммунизма. Глеба Бокия связывала многолетняя, со студенческих лет, дружба с писательницей М. В. Ямщиковой (псевдоним Ал. Алтаев). В начале века Маргарита Владимировна, будучи женой студента Гапеева, принимала участие в бурной жизни студентов–горняков, позднее помогала Бокию и Максиму Горькому в организации работы журнала «Молодая Россия», а в год революции была привлечена Бокием к работе в газете «Солдатская Правда». После революции у Алтаевой часто собирались бывшие студенты–горняки Иван Москвин, В. Кострикин, Борис Стомоняков и другие. Почти всегда бывал и Глеб Бокий. Бывшие однокашники, многие из которых теперь стали крупными государственными деятелями, известными специалистами, за чаем в уютной обстановке скромной алтаевской квартирки вспоминали старые годы, шутили, пели старинные студенческие песни. Иногда разговоры велись и на современные темы. Так продолжалось до ареста Бокия.

Как–то в разговоре с Алтаевой он сказал, что название «Шамбала» указывает на присутствие в местности, где оно встретилось, когда–то «народной мудрости», близкой к коммунизму, и там, где ручей, речонка или гора называются «Шамбала», была эта мудрость когда–то… Возможно, читатель воспримет с недоумением эти рассуждения Бокия. Но это было действительно так. Этим же его привлекли семинары Барченко, идея продвижения коммунизма на Восток, опираясь на «ростки коммунизма» в Шамбале. Никаким масоном он не был. Просто время было другое и люди были другие, нам — рационалистам — едва ли дано их понять.

В начале 1956 г. к Алтаевой обратилась Елена Дмитриевна Стасова с просьбой подписать письмо к прокурору о реабилитации Глеба Бокия.

В ответном письме Стасовой Алтаева пишет 2 апреля 1956 г. (не могу не привести его почти целиком):

«…Благодарю Вас за совет относительно Глеба, но спешу вывести Вас из заблуждения, не по моей вине случившегося. Вы советуете мне указать номер моего партийного билета под подписью к прокурору, но ведь у меня нет никакого партийного билета, так как я никогда не была членом партии и никогда за такового себя никому не выдавала. Я работала в Военной организации в 17—18 годах как беспартийная и даже скрыла, что я писательница, считая, что меня будет легче руководителям учить непривычной газетной работе… "

Но что мне писать в отзыве? Что я знаю Глеба со студенческой скамьи, после отсидки в тюрьме, знаю в момент Октября, что он меня привлек к работе в «Солдатской Правде» ? Что я с ним общалась до его исчезновения с горизонта Москвы и что я убеждена в его беззаветной преданности партии?..

Леночка (старшая дочь Бокия, в тот момент только что вернувшаяся из ссылки, где она провела восемнадцать лет. — Т. С.) в ужасном положении. Ей некогда делать ни «умности», ни глупости: ради куска хлеба она взяла место машинистки в тресте на 400 р., из которых платит за угол 200 р., 200 остаются ей,

и она до глубокой ночи щелкает на машинке, чтобы приработать, возвращаясь в 200–рублевый угол, чтобы переночевать…

Ей необходимо окончание дела с отцом — ведь это мешает ей получить документы о прежней службе, а я изнемогаю от своих и чужих дел, заваленная работой над выходящими книгами, которые в руках верхоглядов в издательствах приводят меня в ужас. И главное… то, что не знаешь, кому верить, — это самое ужасное. Хочется только с достоинством окончить этот отрезок жизни.

И вот моя подпись под «отзывом» и все «титулы» под ним сводятся к чему? Член Союза советских писателей, «старейшая»; стаж 66 лет; работала в «Солдатской Правде» до июльских событий 17 года; и дальше невозможно же перечислять и то, что делала как советский писатель. Будет ли это компенсировать отсутствие партийного билета?

Эти соображения заставляют меня просить заранее Литфонд после моей смерти и кремации похоронить меня на литературных мостках Волкова кладбища, где не спрашивают номер партийного билета и довольствуются принадлежностью к корпорации.

Простите, что я пишу, ударяя педаль на минор. Это невольно. Скажу откровенно — не могу привыкнуть к бюрократизму во всех инстанциях жизни, потому что помню хорошо весну революции и ту простоту отношений в Смольном и в Питере, которым давал тон Владимир Ильич и которая не привилась в Москве.

Целую Вас крепко несмотря на беспартийность

Сердечно Ваша Алтаева»[262].

Бокий и ему подобные большевики, вероятно, смогли понять и постигнуть происходящее раньше и глубже других. В этом кроется начало их трагедии. Вспомним март 1918 г. Жаркие партийные баталии по поводу Брестского мира. Впервые высказанный Лениным тезис о спасении революции любой ценой. Именно Бокий и его окружение начали активное сопротивление этой «любой цене». Им приклеили ярлык «левых коммунистов», по существу, догматиков идеи. Они пытались сопротивляться, и за это их стали все дальше отодвигать на задний политический план. Кем стали уже в середине 20–х годов когда–то наиболее крупные партийные организаторы Яковлева, Бубнов, Бокий и другие их единомышленники? На первый план выдвинулись совершенно другие лица, которые и стали диктовать правила. С их помощью принцип достигать, как казалось, необходимого «любой ценой» набирал силу. В светлое общество будущего должны, обязаны радостно и с песней идти все. И неважно, что кому–то хочется не петь, а рыдать. И неважно, что любая революция режет по живому, что революционные потрясения раскололи страну, лишили родины миллионы людей, разбили семьи, породили кровь и злобу. Должны идти. А кто не хочет, того заставим. Или уничтожим. И ведь верили, искренне верили, что это справедливо.