Книга Михаил Лермонтов. Один меж небом и землей - Валерий Михайлов

Какая-то старуха, одна в своих пахнущих зеленоватой земной сыростью покоях. Она плачет днем и ночью и уже выплакала глаза, ослепла… Где ее властность? ее твердость и воля?.. Где ее любимый, единственный внук «Мишынька»? И где же были его небесные покровители, коли не помогли, не спасли, оставили одного на погибель?..

Беленый домик под горою. Ни шума бодрых шагов, ни веселых речей, ни смеха, ни звяканья шпор… Еще недавно по утрам тут сиживал за столом офицер в белой сорочке с расстегнутым воротом. Распахивал настежь окно в сад, и ветки черешни, разгибаясь с ночи в легком шелесте, словно бы прорастали в его комнату. Молодой человек что-то черкал в своей записной книжке, а то вдруг надолго задумывался, и рука его на ощупь искала на ветке среди листьев спелые ягоды. Прохладная, сладкая черешневая плоть… твердые круглые косточки… И тот же летящий почерк — стихи летели, как парус под свежим ветром… И вот этот парус растворился в море голубом — неба, в море белом — чистого листа бумаги…

Какие-то служебные люди пришли в опустелый дом, составили опись имения, оставшегося после убитого на дуэли. Святой образок, еще один, и еще… крестик… письма, карманная книжка… шаровары, черкеска… А где же этот глубокий, словно мерцающий далекими звездами, его взор? Где та могучая львиная душа, которая столько знала, столько открыла в себе и в мире, а вот ее никто до конца по сути и не понял?..

Дома-музеи: и этот казачий беленый домик под горою, и тот, на старой московской улице, — они же стоят пусты. Предметы, книги, вещи… — а душа улетела, отлетела. И старинная барская усадьба, в глубинной России, — пуста. Лишь огромный дуб, по преданию посаженный поэтом, склоняется и шумит невдали от фамильного склепа.

И памятники, и портреты — мало похожи друг на друга, и еще меньше — на того, кого они пытались изобразить. Он остался неуловим и для карандаша, и для красок, и для бронзы. По-настоящему — запечатлелся только в слове. И в той музыке, в том загадочном веянии, чем таинственно пронизано слово. В самом дыхании, которым оно дышит…

Какие-то курортные люди шагают по пятигорскому терренкуру, утыканному нелепыми табличками: до места дуэли столько-то метров… Фотографируются у обелиска… — и кажется, что четыре каменных грифа по его углам еще угрюмее прячут свои клювы в перья… А другие, им подобные зеваки бродят по комнатам музеев…Чего они глазеют? что ищут?.. Лучше бы книгу раскрыли.

С тех пор, как неизвестно куда отлетела эта великая душа, земля словно одушевлена, словно отаинствованна ею. И наше слово, наша словесность, наши души — разве не изменились под неповторимым ее и неизбывным, вечным уже излучением!.. Сам состав русской души — переменился в чем-то под воздействием души лермонтовской. Точно подмечено: тот не русский, у кого сами собой не лились слезы при звучании песни «Выхожу один я на дорогу…».

Душа поэта — осознается это или нет кем-либо, да и всеми нами — живет в наших душах, в нашей жизни. И навсегда останется жить.