Книга Чароплет - Блейк Чарлтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никодимус уложил Франческу рядом с собой, и, устроившись лицом к лицу, они принялись путем осторожных проб и сладких ошибок постигать искусство пригублять друг друга медленно и нежно.
Когда азы обуздания порывов вроде бы усвоились, Франческа забралась на Никодимуса сверху и вслед за мантией принялась снимать остальное, обнажаясь до пояса. Потом, осененная внезапной мыслью, метнула магнусовое заклинание, накрепко приматывая дверную ручку к косяку. Теперь их никто не побеспокоит.
Никодимус окинул ее взглядом, словно выпивая глазами. А потом осторожно, словно по-прежнему боясь погубить своим прикосновением, скользнул ладонью вверх по ее боку, осторожно обходя грудь, и задержался на щеке.
Франческа прижалась щекой к его ладони, шепча, что все будет хорошо, что беспокоиться не о чем. Но и у нее задрожали пальцы, когда она развязывала шнуровку на его рубахе. Никодимус сел, и они стянули рубаху вместе. А потом он откинулся на спину, и Франческа положила голову ему на грудь, распластывая тонкие пальцы по широченной грудной мышце. На фоне Франческиной молочной белизны он казался еще смуглее.
Мышца напряглась под рукой, рождая проступающие прямо на коже золотистые руны. «Я некогда ни занемался любовью», – перевела Франческа. На щеках ее заиграли ямочки. Выпрямившись, она сотворила фразу в собственной грудной мышце и поднесла ладонь Никодимуса к своей груди, чтобы он перевел: «Не пиши больше таких глупостей, и мы все поправим».
Мгновение он смотрел на нее как на единственную женщину во вселенной. Потом написал: «А дети? Вдруг ты забеременнешь?»
«Мы же чарословы», – напомнила Франческа. Волшебники способностью к зачатию не обладали – если с обычным человеком у чарослова еще мог появиться ребенок, то для пары волшебников это исключалось в принципе.
Никодимус кивнул, прочитав, но тут же озадачился новым вопросом: «А ничего? У меня вед дырка в черепе».
«Ничего, если не будешь перенапрягаться», – заверила Франческа.
Настороженная складка между бровями Никодимуса наконец пропала, губы растянулись в улыбке. «А я как рас собирался напрячся».
«Я на это рассчитывала».
«Придеться мне положится на тебя».
Франческа рассмеялась.
«Рас пустиш волосы?» – попросил он.
Улыбаясь, она расплела косу и, осторожно разбирая пальцами пряди, рассыпала их по плечам. Никодимус притянул Франческу к себе, и вскоре им уже не мешали слиться воедино никакие покровы, кроме разгоряченной кожи.
Через какое-то время огненные светляки начали осыпаться рдеющими хлопьями текста. Голова Франчески покоилась на груди Никодимуса, в виске отдавались мерные двухтактные удары его сердца. Убаюканная ритмом, она представила его в цвете: первый удар – ярко-фиолетовый, «тук», второй – иссиня-черный, «стук».
Тук-стук… тук-стук… тук-стук…
Цвет, и звук, и мягкость его кожи: все ощущения разом, слитые в одно бесконечное биение.
Тук-стук… тук-стук… тук-стук… словно волна, уносящая ее все дальше и дальше в глубокий сон.
Сидя на перекошенном ящике, Лотанну поплотнее закутался в плед и сердито сверкнул глазами. До рассвета оставался еще по крайней мере час, но у ворот уже образовалось столпотворение из повозок, лошадей и караванщиков.
Половина жителей Холодного Шлюза, уверившись, что одним налетом Саванный Скиталец не ограничится, решила, что в Авиле им будет безопаснее. Знали бы они, бедолаги, какая грозная сила вскоре поднимется в воздух и возьмет курс на Авил, носа бы из дома не высунули.
Вздохнув поглубже, Лотанну еще раз прикинул, не попроситься ли в караван.
– Все повозки забиты до отказа, – раздался над ухом женский голос.
Вскочив, Лотанну уставился на подошедшую. Она точно так же куталась в плед – с головой, подставляя утреннему холоду лишь лицо.
– Слава Создателю! – прошептал он.
Женщина мановением руки велела ему сесть обратно.
– Не привлекай лишнего внимания, – обронила она, устраиваясь на соседнем ящике. – Вряд ли, конечно, нас тут узнают. Но на всякий случай…
– Он тебя не прикончил?
– Лучше бы прикончил, – скривилась женщина.
Ярко-зеленые глаза горели мрачным огнем. Непривычно видеть ее такой.
– Я очнулась на задворках таверны, – пробормотала она, не сводя глаз с ворот. – Меня тормошил какой-то забулдыга – вряд ли с добрыми намерениями. Но едва он до меня дотронулся… – Она помолчала. – Едва он до меня дотронулся, его руки покрылись бледными язвами.
Лотанну словно ударили под дых.
– Ты искажаешь праязык?
– Я искажаю любой язык.
Он закрыл глаза и протяжно выдохнул, пытаясь осмыслить, что все это означает.
– Мы остаемся в Холодном Шлюзе, – продолжила женщина. – Командование флота знает, что мы посылали колаборис с маяка. За нами пришлют корабль.
Лотанну посмотрел на ее каменное лицо.
– Тебя лишили способностей к чарословию?
– Их забрал Скиталец.
– Но ты ведь все еще Альцион?
– Пока мы не выследим это чудовище и не вернем мне чарословие, я буду такой же, как мой братец. – Она отвела взгляд. – Вторым Буревестником.
Перед глазами проснувшейся Франчески порхали ярко-оранжевые мушки.
Она села. Мушки съежились и погасли. Франческа не сразу поняла, где она – сперва показалось, что в авильской лечебнице. Потом она вспомнила. Холодный Шлюз.
За окном занималась заря. В сознании всплывали подробности круто изменившейся жизни: побег из лечебницы, зреющий в городе бунт, потеря слуха и половины жизни, Никодимус.
Франческа со страхом повернула голову. Нет, вот он, никуда не делся – широкие плечи, смуглое лицо, черная корона разметавшихся по подушке волос. Франческа вздохнула облегченно. Да, за эту перемену, единственную, она благодарна судьбе.
И снова затанцевали в воздухе оранжевые сполохи. Кажется, они срывались с Никодимусовых губ. Франческа вздрогнула.
Нет, она различала их не глазами. Глаза ее все так же смотрели на мирно спящего Никодимуса, и в то же время в каком-то другом поле зрения возникали эти мушки. Словно ей откуда-то досталась дополнительная пара зрачков.
Загадочные искры померкли.
Ни на один магический текст они не походили, это безусловно. Когда искры возникли снова, Франческа поняла, что они появляются и пропадают в унисон с Никодимусовым дыханием: разгораются при вдохе, меркнут при выдохе.
Франческа положила ладонь возлюбленному на грудь. Он вдохнул, и отделившаяся от губ стайка оранжевых искр поплыла перед невесть откуда взявшимся новым взором. А еще рука Франчески тихонько подрагивала – Никодимус храпел.
