Книга Вкус крови - Елена Милкова

– Че так запыхался? – послышался рядом игривый голос. – От волков, что ли, убегал? Или муж с молодухой застукал?

Санька с трудом повернул голову.

Рядом с ним стояла толстая рыжая деваха с конопатым лицом и смотрела на него наглыми голубыми глазами.

– С чего вы взяли? – пытаясь унять охватывающую его дрожь, спросил он.

– Так видать по тебе. Какой-то ты заполошный. – Девка подмигнула ему и убрала с лица рыжую прядь.

Санька повернулся к ней и взял ее за грудь.

– Ладно, потискать дам, бесплатно, – сказала девка, – но больше ни-ни.

Пошли вот туда.

Она достала из кармана железнодорожный ключ и открыла дверь, за которой оказалась кабина водителя. Стоял конец июля, было еще светло, но кое-где уже зажигались огни.

– Красиво, да? – сказала деваха. – Я люблю сюда клиентов водить. Смотришь, и кажется, будто летишь незнамо куда. И им тоже нравится. У меня даже один постоянный был, старичок, говорил, что, кроме как в этой кабине, вообще кончить не может. Видок атасный, да? Ну давай пообжимаемся. Понравился ты мне, какой-то ты бешеный, люблю таких.

– А ты дверь запрешь? – преодолевая хрипоту, сказал Санька. В нагретом за день душном помещении запах оглушал его, накатывая на гаснущее сознание. Он услышал, как рыжая повернула ключ в двери и сказала:

– Ну, иди сюда, студентик. Она засмеялась, когда он коснулся губами ее шеи, смех перешел в хрип, и она забилась на полу.

– Приметы: среднего роста, сложения скорее плотного, волосы русые, глаза серые. Вооружен пистолетом системы «Макаров», отобранным у сотрудника милиции.

Примерно-такие сообщения были переданы во все без исключения подразделения милиции. Но каннибал не появлялся. Движимый проснувшейся звериной хитростью, Попов заранее чуял опасность и благополучно избегал все поставленные ловушки.

Тем более он был хорошо знаком с этим ведомством и прекрасно представлял себе все его уловки.

Главное теперь было – выбраться из города. Скоро в голове сложился план – уехать на одной из первых электричек, из тех, что отходят в пять утра. Отряды линейной милиции в это время наименее внимательны.

Нужно только пересидеть ночь. Проще всего спрятаться между вагонами на товарном дворе. Кстати, совсем недалеко от вокзала нашелся и открытый товарняк с остатками сена и набросанным в углу тряпьем. Явно чье-то место, но это заботило Саньку менее всего.

Он вышел из поезда через несколько перегонов и поехал обратно в Чолово.

Под утро добрался до своей двери (он жил при больнице), осмотрел свою одежду, застирал и отчистил все, что нужно, а железнодорожный ключ спрятал в портфель.

Когда утром Кувердиха явилась на работу, она удивилась, застав практиканта на месте. Попов сидел в кабинете и заполнял историю болезни.

– Ты же в город собирался?

– Собирался. Оделся уже, да решил обойти больных еще раз. Что-то мне у Сидорова дыхание не понравилось. Отек, что ли, пошел… Вот и просидел с ним, а на ночь глядя куда ехать?

– Да, какой ты сознательный, – покачала головой Кувердиха.

К старику Сидорову Санька действительно зашел сразу же. Разбудил старика, сказав, что уже одиннадцать, хотя было четыре, прослушал фонендоскопом, простукал. И обеспечил себе алиби.

Об убийстве проститутки, промышлявшей по поездам и электричкам, никто в Волкине даже не узнал. Не слышали об этом ни невеста Надя, ни отец. Только через несколько лет, уже став судмедэкспертом, Александр Михайлович Попов заинтересуется смертями, наступившими в результате сдавливания горла зубами.

Тогда в архиве он и найдет дело об убийстве Парфененко Зои Тарасовны, а к тому же узнает, что преступник, тракторист совхоза «Оредежский» Виктор Сергеевич Сидельников, был скоро найден правоохранительными органами, сознался в содеянном и был приговорен к высшей мере. Сошел с ума в камере смертников.

К тому времени, уже после развода с женой, Александр Попов расстался с последними иллюзиями. Он с интересом изучил материалы дела об убийстве Парфененко, в частности заключение судмед-экспертизы. Здесь было допущено несколько грубых ошибок, в результате чего и пострадал Сидельников. Особенно развлекли «вещественные» доказательства. Наконец Попов захлопнул папку и вышел.

Это был уже другой человек. Путь перед ним был свободен.

Вокзальный изгой Валера Муравьев медленно продвигался к своей берлоге. По привычке старался ступать как можно тише – не хрустнет ветка, не зашуршит гравий. И хотя вокзальные потеряли к нему интерес, он продолжал проявлять осторожность. На контакт ни с кем не шел, а наблюдая за влюбленной парочкой, так усердно прятался в кустах, что обнаружить его было просто невозможно.

Несчастный эксгибиционист оборудовал себе временное, но очень уютное гнездышко в отцепленном телячьем вагоне, натаскал туда старых пальто, которые перепали ему на одной из помоек. Казалось, жизнь снова начинает налаживаться.

Сегодняшним днем он был особенно доволен.

Муравьев не знал, что тот самый маньяк, садист-убийца, из-за которого он уже пострадал, снова перебежал ему дорогу.

Валера подобрался к своему вагону, подтянулся И бесшумно, как лемур, впрыгнул в вагон. Он уверенно двинулся в свой угол, предвкушая, как завернется в теплые польта и, согревшись, будет вспоминать сценку, которую удалось подсмотреть: женщина зашла за кустики, поставила рядом большую клетчатую сумку («челночница», сообразил Муравьев) и долго возилась, снимая трико. Ей пришлось задрать узкую юбку, плотно обтягивавшую широкий зад, и Муравьев увидел обширные белые ляжки и темный треугольник между ними. Это было незабываемое зрелище, которого хватит на много дней вперед.

Перед глазами еще стояла сладостная картина, когда, протянув руки, Валера почувствовал, что его гнездо занято. От неожиданности он резко вскрикнул.

В следующий миг его ослепила внезапная вспышка. Раздался выстрел, грудь обожгло. Угасающим сознанием Валера вспомнил толстые белые ляжки. И провалился в небытие. Его жизнь, пусть не самая осмысленная, но единственная, пришла к концу.

Попов перестал бороться с ЭТИМ. Он стал осмотрителен, хитер и осторожен.

Он понял, что ничего сделать с собой не может. Иногда это оставляло его на несколько недель, даже месяцев. Особенно зимой. Случалось, Попов даже забывал о том, что в нем живет зверь.

Но наступала весна, и зверь снова просыпался. Сначала Попов просто чувствовал дискомфорт, как будто ботинки стали натирать. Что-то мешало жить:

С каждым днем это чувство усиливалось, пока не становилось невыносимым.

И тогда он выходил на охоту.

В этом году он долго не мог успокоиться. Обычно к октябрю зверь засыпал, но этой осенью он никак не хотел угомониться. Несколько дней Санька пытался перебороть себя. Ничего не получалось. Глаза застилала пелена, он задыхался.