Книга Дуэлянты - Пьер Алексис Понсон дю Террайль

«Она, – подумал Латур, – это Кадишон».

– Дело сделали гладко, – пел другой, – после того как был получен сигнал, все прошло как по маслу.

– Бьюсь об заклад, – говорил третий, – что кроме тех, кто был в курсе, платок, которым взмахнула Кадишон, видели самое большее два десятка человек.

– Что и требовалось доказать, – прошептал Латур. – Я явно оказался в нужном месте.

– Первым двинулся я, – продолжал любитель заключать пари.

– Не ври! Первым был я.

– Говорю тебе, что я.

– Неужели! Ты что, хочешь меня напугать?

– Я никого не пугаю! Но и сам ничего не боюсь!

Собеседник уже собрался было ответить на этот вызов, но тут один из рабочих увидел Латура, который стоял, зажав под мышкой сумку скотобойца и, казалось, не упускал из их разговора ни единого слова.

– Это еще кто такой?

– У меня такое впечатление, что он нас подслушивал.

– Эй, ты! Что тебе здесь надо? – направился к Латуру крепко сбитый здоровяк, способный одним ударом кулака свалить с ног быка.

Физиономия Латура сделалась еще глупее и он, с резким выговором уроженца Ангумуа, сказал:

– Это… я тожа скотобоец.

– Я тожа… – насмешливо повторил здоровяк. – И что тебе надо?

– Это… Хочу работать.

– Здесь, на бойне Мю?

– Это… Боже мой, да!.. если на то ваша воля. С кем поговорить, чтобы меня взяли? С вами? Я пришел из Ангулема по тракту.

– Но есть же прямая дорога, ты что, не знал?

– Это… нет, друг, не знал.

– Что же ты хочешь делать?

– Это… убивать люблю.

– Да, губа у тебя не дура, черт возьми! А ты уже убивал?

– Это… да, много раз.

– И где?

– Это… в Ангулеме, у дядюшки Пти.

– Как тебя зовут?

– Это… Изидор Пти, как и дядюшку.

– Значит, твоего дядю тоже зовут Изидор?

– Это… нет, его зовут Онезим Пти.

– Следовательно, тебя зовут не как дядюшку?

– Это… как вам будет угодно.

– Деньги у тебя есть?

– Это… есть… немного.

– Может, угостишь нас кружечкой?

– Это… если вам кружечки хватит на всех… – сказал Латур, ни на минуту не забывая, что народ в Ангумуа и Сентонже зажимистый.

Ответом на его слова был раскат безудержного хохота.

– Ну ты и скупердяй! – сказал один из мясников. – Одну кружку на всех?

– Это… да, черт возьми!

– Но ведь тогда каждому достанется лишь по несколько капель?

– Это… я пить не буду.

Хохот стал еще раскатистее.

– Значит, ты у нас богатей, если согласен понести такие расходы? – продолжал все тот же мясник. – Кружка на десятерых, такое не каждый день увидишь.

– Далеко не каждый! – поддержали его остальные.

На лице Латура отразилось замешательство и он будто даже покраснел от того, что допустил такую оплошность. Он порылся в кармане, вытащил оттуда небольшой мешочек и сделал вид, что отсчитывает деньги.

А когда это занятие поглотило его без остатка, один из рабочих бойни вырвал мешочек у него из рук. Все остальные, схватившись руками за бока, вновь закатились от смеха.

– Караул! Грабят! – закричал Латур в таком испуге, будто у него отняли сказочное богатство.

– А ну заткнись, краснопузый! – велел ему малый геркулесового телосложения, схватив за плечо.

– Отдайте мой мешочек! – визжал Латур.

– Заткнись, а то сейчас получишь.

– Мой мешочек! Мои деньги! – верещал полицейский.

– В харчевню! В харчевню! – закричали скотобойцы.

– Да, да, в харчевню!

– Мои деньги! Мои деньги! – повторял шпик, вовсю стараясь, чтобы голос его звучал как можно искреннее.

– Захватим его с собой? – предложил чей-то голос.

– Давай.

– И отнесем к матушке Кадебоск.

Латур оказал яростное сопротивление, по случаю продемонстрировав мясникам свою недюжинную силу.

Но несколько мгновений спустя уже перестал брыкаться. Молодые люди окружили его, подняли, с триумфом понесли на руках и запели: Не умер Бахус, нет!

Ему в обед сто лет!

Через несколько минут они уже входили в харчевню «Коронованный лебедь», расположенную в двух шагах от бойни, завсегдатаями которой были исключительно тамошние мясники.

– Эй! Матушка Кадебоск! – закричал один из них.

– Мадам Полштофа, где вы! – заорал другой.

Прозвище мадам Полштофа матушка Кадебоск получила за то, что никак не могла побороть в себе страсть то и дело прикладываться к бутылке.

– Вина! Вина!

– Что это вы тут развопились? – спросила хозяйка харчевни, дородная и уже немолодая матрона с багровым лицом и выдающимся носом.

– Ну же, матушка, принеси нам старого доброго вина!

– Краснопузый заплатит.

В те времена краснопузыми называли обитателей Сентонжа.

– А деньги у вас есть? – недоверчиво спросила хозяйка.

– Вот они, – ответил тот, что отнял у Латура мешочек, радостно позвякивая над головой находившимися в нем монетами.

Латур продолжал идеально играть свою роль. Каждый раз, когда мешочек оказывался в пределах его досягаемости, он бросался вперед и отчаянно тянул к нему руку.

– Ну хорошо, что будете заказывать? – спросила старуха.

– Для начала принеси вина.

– На всех?

– На всех. Да и сами к нам тоже присоединяйтесь.

– Ах, ребятки, вы очень любезны.

При этих словах на физиономии Латура отразилось отчаяние, за которым уже проглядывались безропотность и смирение.

– Нет! – воскликнул он. – Мне не несите, я пить не буду!

– Это еще почему? – поинтересовалась старуха.

– Потому что…

– Ведь если я не ошибаюсь, за всех платишь ты, мальчик мой.

– Это… да, но так я хоть на себе сэкономлю.

Нетрудно догадаться, что это заявление принесло Латуру успех. Ему чуть было не устроили новую овацию. В душе он ликовал.

Стали пить. Но того, что принесла хозяйка, хватило лишь, чтобы войти во вкус. Что касается Латура, то он свой стакан только пригубил.

– Эй! – крикнул один из мясников. – Какое-то пресное у тебя вино.