Книга Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да.
– Ты уверен?
– Конечно.
Кезон расплакался: от радости рыдал, не смущаясь, как не мог рыдать от печали за Гилариона. По правде сказать, испытав облегчение за судьбу Сципиона, он практически забыл о своей скорби по Гилариону. У Квинта, пережившего ужас в Каннах и уже почти не чаявшего когда-либо вернуться в Рим, по щекам тоже текли слезы.
Вместе они пошли искать Максима.
* * *
Накануне Римских игр город столкнулся с новым кризисом.
К городским воротам прибыл посол от Ганнибала, знатный карфагенянин по имени Картало, и предложил вернуть большое количество пленных римлян за огромный выкуп. Несколько представителей этих пленных пришли с ним, чтобы просить за себя и своих товарищей, ибо у римлян было в обычае поворачиваться спиной к воинам, сдавшимся врагу. Несмотря на запрет, на Форуме собралась огромная толпа женщин, умолявших внести выкуп за их мужей, отцов и сыновей.
Сенаторы обсуждали этот вопрос за закрытыми дверями.
Представители пленных защищали свои действия. Они не бежали от врага, а оставались на поле боя при Каннах, пока пространство вокруг них не усеялось телами. Потом им удалось прорвать вражеское окружение, запереться в римском полевом лагере, и лишь поутру, вместо того чтобы погибнуть в его развалах, они сдались. Это правда, что они не пали смертью храбрых и им не хватило хитрости, чтобы убежать. Однако, заявляли они, разве не лучше заплатить выкуп за настоящих римских солдат, чем вербовать еще больше рабов для защиты города?
Те, кто возражал против выкупа, заявляли, что пленные сдались, вместо того чтобы погибнуть в бою, и тем самым показали себя трусами, а трусы ничем не лучше рабов и сами ничего, кроме рабства, не заслуживают. Кроме того, любой выкуп, заплаченный из общественной казны, обогатит Ганнибала и позволит ему привлечь еще больше наемников.
В конце концов решено было выкуп не платить. Пленников предоставили их собственной судьбе, и они, в подавляющем большинстве, были отосланы в Карфаген и обращены в рабство. Их родственники больше никогда их не видели.
Во всем городе воцарилась скорбь. Она грозила прорваться возмущением, но Максим отрядил своих ликторов поддерживать порядок.
В такой атмосфере пришло время открытия Римских игр. В совершаемой на Капитолии молитве, обращенной к Юпитеру, сквозила нотка отчаяния. Шествие от храма Юпитера к Большому цирку представляло собой унылое зрелище: многие сенаторы и магистраты, которым положено было красоваться перед народом, демонстративно отсутствовали. Даже ради пира в честь Юпитера диктатор разрешил лишь немного превысить скудный ежедневный рацион, отпускавшийся гражданам во время кризиса.
Труппа Плавта исполняла комедию «Шкатулка». Пьеса была плохо отрепетирована, ибо готовилась второпях, да и дух труппы был подавлен страшной участью Гилариона. Постановка была бы провалена, однако, и это единственное, что могло служить Плавту утешением, публика была подавлена ничуть не меньше, чем исполнители. Зрители не смеялись и не хлопали, но свиста или других знаков неодобрения тоже не было.
Атлетические состязания оказались столь же неудачными. Многие из лучших бегунов и кулачных бойцов Рима погибли при Каннах, а великолепно подготовленные рабы-колесничие были призваны на военную службу.
Граждане, принимавшие участие в Римских играх и как состязающиеся, и как зрители, просто отбывали обязанность, следуя традиции, уходящей корнями во времена царей. Однако о каком истинном праздновании могла идти речь после резни при Каннах, скандала, связанного с весталками, и отказа пленным соотечественникам в мольбе о выкупе?
Рим онемел от скорби и тревоги. Будущее города было под большим сомнением.
Четыре года спустя война с Карфагеном продолжала бушевать, и конца ей не было видно.
Ганнибал так и не пошел на Рим. Этот любопытный и необъяснимый факт стал частью легенды, еще одним элементом городского мифа. В роковой для Рима момент, когда не было никакой надежды отразить вражеское нападение, этого нападения не последовало.
Как и почему уцелел Рим? Многие воздавали должное Фабию Максиму, твердо принявшему бразды правления, когда возникла угроза хаоса. Повсюду хвалили Сципиона за то, что он своим примером вдохновил молодое поколение. Но большинство римлян, согласившись со жрецами, верили тому, что сам Юпитер отвратил гнев Ганнибала, предоставив римлянам возможность сплотиться.
Ганнибал и его армия остались мародерствовать в Италии. Его очевидная стратегия – изолировать Рим и подорвать его господствующее положение на полуострове, оторвав от него силой или убеждением всех союзников, – приносила лишь ограниченный успех. Наученные горьким опытом, римляне теперь упорно избегали крупных столкновений с основными силами Ганнибала, но безжалостно карали изменивших им союзников. Собираясь с силами, накапливая ресурсы и восстанавливая боевой дух, римляне продемонстрировали поразительную способность гнуться, но не ломаться даже под самой большой тяжестью.
Тем временем военные действия, которые уже вовсю велись в Испании, Сицилии и на море, распространились дальше на восток. Филипп Македонский, наследный правитель родины великого Александра, встал на сторону Карфагена. Чтобы противостоять угрозе, исходившей от Филиппа, Рим рассылал послов по городам и государствам Греции и Азии, ища новых союзников.
По мере того как борьба между двумя городами распространялась по всему средиземноморскому миру, от Геркулесовых столпов до пролива Геллеспонт, римляне вели все более широкую и активную внешнюю политику. Наиболее дальновидные сенаторы уже позволяли себе лелеять головокружительные мечты об империи, простирающейся далеко за пределы Италии. Рим уподобился легендарному фениксу, поглощаемому огнем для того, чтобы возродиться из пепла.
* * *
Затруднения Рима обернулись для Кезона удачей. Из-за хромоты и отсутствия политических перспектив его родители отчаялись найти ему подходящую жену. Но в связи с резней при Каннах и последовавшей за этим острой нехваткой молодых холостяков мать Кезона сумела подыскать ему для женитьбы идеально приемлемую девушку из хорошей патрицианской семьи.
Красотой Сестия, правда, не блистала. Многие считали ее мужеподобной, но Кезон находил ее внешность достаточно привлекательной. Как и Кезон, она не рассчитывала на брак и была рада тому, что Фортуна позволила ей достичь статуса матроны. Сестия, похоже, с готовностью ограничивала свои интересы ведением домашнего хозяйства и требовала от Кезона не больше внимания, чем он от нее. Жена никогда не спрашивала о его расходах или коммерческих делах, не интересовалась причинами его поздних приходов домой и долгих отлучек, не обращала внимания на запах диковинных благовоний, порой исходивший от его одежды. Кезона же более чем устраивали ее незамысловатые потребности и совершенно не любопытная натура.
С самого начала они решили, что главная цель их брака – это ребенок, а потому, хоть и без особой охоты с обеих сторон, регулярно предавались соитию. Их упорные старания не пропали даром: спустя год после того, как они поженились, Сестия родила дочь.
