Книга Next - Майкл Крайтон

Каждый из этих примеров вступает в конфликт с упрямой природой человека. Наши тела — наша личная собственность. В каком-то смысле владение собственным телом является наиболее фундаментальной формой собственности из всех нам известных. Это — основа нашего существования на этом свете. Если суды не поймут этой основополагающей истины, их решения будут несостоятельны, как бы безупречно они ни выглядели с точки зрения юридической науки.

Вот почему, когда человек отдает ткани врачу для проведения научных исследований, — это вовсе не то же самое, что подарить книгу библиотеке. И никогда таковым не будет. Если впоследствии врач или научное учреждение, где он работает, захотят использовать эти ткани для каких-либо иных целей, они должны будут испросить у донора разрешение на это. Примеры можно приводить бесконечно. Точно так же, как редакции журналов уведомляют вас о том, что заканчивается срок вашей подписки, университеты могут ставить вас в известность о том, что хотят использовать ваши ткани в каких-то новых целях.

Нас убеждают, что это затормозит исследования в области медицины, но истина заключается в обратном. Если университеты не признают, что люди на протяжении всей жизни сохраняют вполне объяснимый эмоциональный интерес к судьбе своих тканей, это приведет к тому, что они вообще перестанут отдавать их науке. Вместо этого они попросту станут продавать их коммерческим организациям. А адвокаты сдуют пыль с документов, которые позволяют университетам использовать в любых целях не более чем анализ крови пациента, если с ним не заключен официальный контракт, предусматривающий иное. Пациенты — не дурачки, а их адвокаты — тем более.

Если университеты и отдельные врачи будут по-прежнему своевольничать и поступать так, как пожелает их левая нога, стоимость медицинских исследований взлетит до небес. Поэтому единственным приемлемым решением данной проблемы является принятие законодательного акта, который закрепит право гражданина распоряжаться своей плотью — в любой ее форме — по собственному усмотрению. Раз и навсегда.

Нас уверяют, что интерес пациента к собственным тканям и его право на частную жизнь заканчиваются его смертью. Это тоже образец устаревшего мышления, которое необходимо изживать. Гены умершего наследуют его потомки, и, если кто-то станет изучать эти гены — даже после его смерти — или обнародует его «генетический портрет», это будет равносильно вторжению в личную жизнь его потомков. Дети умершего могут потерять страховку жизни только потому, что нынешние законы не согласуются с нынешней реальностью. Подводя итог, скажу: дело Барнета пошло наперекосяк из-за глубоких и фундаментальных ошибок, допущенных судами. Вопрос правообладания будет становиться яблоком раздора каждый раз, когда индивидуум вырабатывает в своем теле то, что, согласно постановлению суда, является собственностью кого-то другого. Причем определить, кто прав, будет крайне сложно. Это относится к клеточным линиям, это относится к генам, это относится к определенным белкам. Все это, с точки зрения здравого смысла, не может являться частной собственностью. Неизменное правило юриспруденции гласит: общее наследие не может принадлежать кому-то одному. Неизменное правило заключается в том, что природа не может являться предметом частной собственности. И тем не менее более чем за двадцать лет наша Фемида — в первую очередь я имею в виду патентные суды — так и не сумела подтвердить это на практике. Подобная ситуация приведет к тому, что со временем и по мере развития научных знаний путаница и волюнтаризм приобретут лавинообразный характер. Частная собственность на человеческий геном, на те или иные природные явления сделает исследования слишком дорогими, сложными и — в итоге — ненужными. То, что совершено предыдущими судами, является ошибкой, и эта ошибка должна быть исправлена. Причем чем скорее, тем лучше.

* * *

Алекс повернулась к Бобу Коху.

— Мне кажется, нашему судье кто-то помог, — сказала она.

— Не исключено, — согласился Боб.

ГЛАВА 090

Рик Дил пытался склеить свою разваливающуюся жизнь, но из этого ничего не получалось. Она рассыпалась на осколки, как стекло, в которое угодили камнем. «Ген зрелости» оказался полной катастрофой. Хуже того, на «Биоген» подал в суд адвокат из Нью-Йорка — умный и пронырливый. Адвокаты Рика советовали ему пойти на мировую, поскольку в противном случае, по их словам, компании грозит банкротство. Впрочем, рано или поздно это все равно должно было произойти. «Биоген» потерял клеточную линию Барнета, восстановить ее, взяв клетки у его дочери и внука, не получилось, а теперь еще появился этот новый патент, который и вовсе обесценивает главный продукт компании.

По просьбе Дила его жена перестала прятаться и вернулась в город. Детей на лето отправили к ее родителям в Мартаз-Виньярд. Впоследствии она намеревалась забрать детей к себе. Адвокат Дила, Барри Шиндлер, сам находился в процессе развода, и времени на Рика у него сейчас не было. Разразился громкий скандал вокруг новаторской практики генетического тестирования как нового элемента бракоразводных процессов. Шиндлера, провозгласившего себя изобретателем и пионером этой практики, которую все единодушно осудили как неэтичную, поносили на каждом углу.

В конгрессе поговаривали о необходимости принятия закона, который ограничил бы генетическое тестирование, однако знающие люди сомневались, что конгрессмены пойдут на такой шаг. Генетическое тестирование имело слишком большое значение для страховых компаний, главной целью которых было увильнуть от выплаты страховых премий своим клиентам.

Брэд Гордон, пока не начался суд, уехал из города. Поговаривали, что он колесит по западному побережью, то и дело ввязываясь в разные неприятные истории.

Юридическая фирма Родригеса выставила «Биогену» предварительный счет в размере миллиона долларов. Они, однако, хотели получить с компании еще два миллиона за все судебные тяжбы, которые им пришлось вести от имени своего клиента. На столе Рика зажужжал интерком, и раздался голос его секретарши:

— Мистер Рик, к вам пришла дама из охранной фирмы ГБИ.

Рик поерзал в кресле. Он вспомнил, как хороша, как возбуждающа была Жаклин Моурер. Он не видел ее уже несколько недель.

— Пригласи ее, — сказал он секретарше, а затем встал, заправил в штаны выбившуюся рубашку и, растянув губы в приветливой улыбке, повернулся к двери.

Улыбка медленно сползла с его лица, когда в дверь вошла женщина лет тридцати в неописуемо безобразном синем костюме, с мясистым лицом и жидкими волосами до плеч.

— Мистер Дил? Я Андреа Вудман из ГБИ. Приношу извинения за то, что не смогла встретиться с вами раньше, но в последние несколько недель мы были просто по горло завалены делами других клиентов. Я приехала, как только немного освободилась. Ужасно рада с вами познакомиться.

Она протянула руку, но Рик не пошевелился. С отвисшей челюстью, он стоял и смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова.

ПЕЩЕРНЫЕ ЛЮДИ ПРЕДПОЧИТАЛИ БЛОНДИНОК

Последние исследования канадского антрополога Питера Фроста доказывают, что у женщин европейских территорий голубые глаза и светлые волосы появились в конце последнего ледникового периода как средство, помогавшее им привлекать к себе мужчин. Действие гена MC1R, отвечающего за цвет волос, привело к тому, что около 11 тысяч лет назад появились семь оттенков светлых волос, отмечает, ученый. По меркам генетики это произошло чрезвычайно быстро. Обычно подобные эволюционные процессы занимают не менее миллиона лет.