Книга Штормовые стражи - Виктор Северов

– Алекс… – Доктор снял свои очки и начал протирать их краем халата, пряча взгляд. – Алекс, мне очень жаль…

Сумка с деньгами, добытыми потом и кровью, упала на пол.

Я всё понял сразу. Но спросил лишь одно:

– Когда?

– Час назад… Понимаешь, Алекс, ведь ничего не предвещало ухудшения…

– Где она?

– Ещё у себя в палате, мы…

Но я уже не слушал врача, а просто шёл вперёд – к палате Юли. Мыслей в голове не осталось. Всё внутри вновь поглотила пустота. Точнее, не вновь – пустота там уже была. Просто теперь она заполнила последний уголок, из которого сейчас вырвали жизнь.

Я остановился перед дверью в палату, протянул пальцы, но тут же сжал их в кулак. Захотелось ударить так, чтобы разбить пальцы в кровь. Хотелось заорать или завыть, выпустив рвущий меня изнутри беззвучный крик. Но я всего лишь слегка толкнул дверь и вошёл внутрь.

Подошёл к кровати и осторожно откинул простынь.

Впервые за долгое время лицо сестрёнки не было искажено гримасой боли – подавленной или вырывающейся.

Казалось, что впервые за многие месяцы она смогла спокойно уснуть.

Казалось, она наконец-то перестала страдать.

Я наклонился и прикоснулся губами к её лбу. А затем опустился на пол там же, где и стоял, толкнув спиной тумбочку.

Что-то упало рядом со мной.

Я не глядя взял этот предмет – им оказался самый обычный блокнот на пружине.

Его страницы были исписаны аккуратным меленьким подчерком Юли – она записывала свои мысли, свои желания, свои мечты. День за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Слов было не разобрать – перед глазами повисла словно пелена тумана. Но я знал, что там нет ни жалоб, ни отчаяния – моя сестра была сильнее меня.

Последняя заполненная страница.

«Братик обещал сегодня зайти. Очень его жду. Почему-то захотелось сказать, как сильно я его люблю».

Дальше – пустота. А перед ней – выведенные рукой Юли строчки чьего-то стихотворения. Может быть, даже её:

Пустеет зал. Закат горит

И всё не гаснет до конца.

Спектакль сыгран, зритель спит.

Вода как небо глубока.

Вода морей, где солнце в ночь

Ныряет, словно я в себя.

Не плачь – слезами не помочь.

Разлука будет не всегда.

В своих мечтах, в своих мирах,

В воспоминаньях обо мне

Не бойся и гони тот страх,

Что мы не встретимся нигде.

Знай, у черты, сыгравши роль,

Одну надежду я храню —

Что мы увидимся с тобой,

Там – на последнем берегу.

Я не плакал. Ведь она просила об этом. Просто закрыл глаза, чтобы провалиться куда угодно – хоть в самую Преисподнюю, но лишь бы покинуть это место, где я потерял всё и всех.

Глава 63

Вокруг меня сейчас лежала апокалиптическая панорама засыпанного песком современного города. Небоскрёбы, зияющие чёрными провалами выбитых глазниц. Брошенные и занесённые почти по крышу машины. Покосившиеся электростолбы, на чьих проводах висели скелеты в полуистлевшей форме.

Тихий скрежет раскачивающихся рваных проводов. Шелест гонимого ветром песка. Выстрелы вдалеке. Дрожит раскалённый полуденным зноем воздух. Гудит наполненный идущей откуда-то музыкой воздух. «Black Angels», песня «First Vietnamese War».

Поднимаюсь с горячего песка, роняя с пальцев капли неестественно алой крови. Собственной крови? Чужой крови?

Пошатываясь, выпрямляюсь. Поднимаю голову… На горизонте торчащий, будто гнилая кость земли, полуразрушенный небоскрёб, окутанный громадными языками пламени.

Делаю шаг.

Делаю шаг, будто бы вспоминая, как ходить заново. Борясь с накатывающей волной тошноты и слабости. Борясь с самим собой.

Делаю шаг.

И тут же ослепительно голубое небо с воем заволакивают взявшиеся совершенно из ниоткуда тучи цвета запекшейся крови. Всё вокруг затапливает мертвенный багровый свет. Налетевший ветер поднимает песок, заставляя его играть тенями.

Делаю шаг.

Полузанесённые машины на дороге передо мной медленно тонут в песке. Электрические столбы медленно погружаются в землю, вместе с повешенными на них.

Вокруг бушует песчаная буря, но я отчего-то её не чувствую – песок не раздирает кожу до кости, сухой огонь песка не обжигает лёгких.

Делаю шаг.

Скелеты зданий вокруг медленно тонут в песке.

Пульсирует болью раненое левое плечо. На губах кровяной привкус меди, на губах скрежещет песок. Пустыня вокруг меня, пустыня в пересохшей глотке, пустыня в голове.

Дорогу передо мной неторопливо переползает армейская каска. Не просто катится, гонимая ветром, а именно переползает.

Моргаю.

Нет, это всего лишь черепаха…

Привалившись к ржавой дырявой бочке, сидит иссохшийся то ли уже скелет, то ли ещё мумия в лохмотьях. Белые кости обнажённых фаланг сжимают воронёную рукоять армейской «беретты».

Плохой выбор, брат. В Ираке этот чёртов песок норовит влезть в любую щель, особенно столь шикарную, как этот безобразный вырез на затворе.

Зачем-то поворачиваюсь назад.

А черепаха-то в камуфляжной песчаной расцветке, с надписью «рождённый убивать» и со значком мира… Хм, разве это нормально? А, плевать…

Я наклоняюсь за пистолетом. С трудом, едва вновь не падая на песок, но наклоняюсь. Подбираю пистолет, с не первой попытки выщелкиваю магазин… Пусто. Немного отвожу назад затвор. В окошечке мелькает золотистое тельце гильзы тридцать восьмого калибра.

Один патрон. На всё.

Пустой короб магазина выскальзывает из руки и летит на песок. Тотчас же лежащий подле бочки скелет начинает погружаться в землю. Быстро погружаться. Оголённые фаланги пальцев скользят напоследок по песку… И неожиданно складываются в кулак, оттопыривая лишь один палец. Указательный смотрит ровно в мою сторону.

Я? Почему я? При чём здесь я?

– Ты ещё спрашиваешь?

Кто… кто ты?

– А кто ты? Кто ты на самом деле?

Я… Что за идиотский вопрос? Я – это я…

– Грей! Ганнери-сержант Грей!

Имя… Когда-то заменившее настоящее, но скверно заменившее – так и не ставшее ни привычным, ни тем более родным.

– У нас был приказ, и мы его выполняли. У вас был приказ, и вы его выполняли. Но что сделал ты?!

Пол… полковник?

– Думаешь, ты тут самый умный? Ты до сих пор так считаешь? В любом случае контроль над ситуацией тебе уже не вернуть.