Книга Мальчик - отец мужчины - Игорь Кон

К воспитательной функции учителей многие, особенно мужчины, относятся скептически. Был задан такой вопрос: «Некоторые люди считают, что учителя, помимо преподавания своего предмета, должны формировать у школьников взгляды на жизнь. Как вам кажется, сегодня российские учителя в целом оказывают или не оказывают влияние на взгляды школьников? И если оказывают, то значительное или незначительное?» В том, что учителя должны такое влияние оказывать, убеждены 85 % мужчин, но реально значительным его считают лишь 25 % опрошенных мужчин, 19 % считают, что такого влияния нет, 34 % – что оно незначительно, остальные затруднились с ответом. Характерно, что более молодые и более образованные мужчины, недавние мальчики, которые лучше помнят свой школьный опыт, относятся к учителям критичнее старших. 62 % 18-35-летних респондентов обоего пола и 70 % людей с высшим образованием признают, что «сегодня есть такие вопросы, в которых школьники ориентируются, разбираются лучше, чем их учителя».

Что же касается самих школьников, то в целом они, как уже говорилось, относятся к своим учителям неплохо, но дифференцированно. В сознании школьника учитель изначально имеет несколько ипостасей, соответствующих выполняемым им функциям:

1) замена родителям;

2) власть, распоряжающаяся наказаниями и поощрениями;

3) авторитетный источник знаний;

4) старший товарищ и друг.

С возрастом эти ипостаси разводятся, а оценки и ожидания дифференцируются.

По данным немногочисленных отечественных социально-педагогических исследований 1970-х годов, в образе «идеального учителя» первое место занимали его человеческие качества – способность к пониманию, эмоциональному отклику, сердечность, второе – профессиональная компетентность, уровень знаний и качество преподавания, третье – умение справедливо распоряжаться властью (Мальковская, 1973). Однако дети понимали, что эти качества редко сочетаются в одном лице. Учитель, который отлично знал и преподавал свой предмет, пользовался уважением даже при отсутствии эмоциональной близости с учениками. Тем не менее, ребятам хотелось большего.

Когда ленинградских старшеклассников спрашивали, насколько хорошо понимают их разные значимые лица, мальчики приписывали «любимому учителю» почти такой же, а девочки – даже более высокий статус, чем отцу. Но таких учителей не бывает много. У большинства опрошенных Т. Н. Мальковской старшеклассников тесная эмоциональная связь существовала не более чем с одним-двумя учителями. С возрастом отношения между учеником и учителем становятся все более функциональными, причем подростки и их учителя сильно расходятся в оценке этих отношений. На вопрос, существует ли между ними контакт, утвердительно ответили 73 % учителей и 18 % учеников, «частичный контакт» признали 6 % учителей и 47 % учеников, отсутствие контакта – соответственно 3 и 28 %. Вероятно, учителя и ученики по-разному понимали слово «контакт». Учителя имели в виду просто нормальный психологический климат, делающий возможным учебно-воспитательный процесс, тогда как старшеклассники мечтали о психологической близости, которая не может быть массовой.

Из 164 московских девятиклассников, опрошенных в середине 1980-х годов, наличие доверительного общения с учителями отметили только 8. Тем не менее, 42 % опрошенных существующим положением удовлетворены и на большее не рассчитывают (Пахальян, 1987).

Позднесоветская «педагогика сотрудничества» пыталась преодолеть ров между учителями и воспитанниками, сделав их взаимоотношения более свободными и индивидуальными, но в авторитарном обществе демократическая школа возможна лишь в порядке временного исключения.

В СССР такими отдушинами чаще всего были специализированные физико-математические школы, где учились одаренные дети, к которым требовался индивидуальный подход, средние учителя с ними не справлялись. Несмотря на резкое превалирование естественнонаучных дисциплин, историю, литературу и обществоведение этим детям также приходились преподавать иначе: привыкнув свободно размышлять на уроках физики, они начинали думать и над социальными проблемами. Директорам таких школ приходилось где-то добывать нестандартных учителей (литературный кружок ленинградской 239-й физматшколы славился на весь город), а потом опасаться идеологических «проколов», за которые школу запросто могли разогнать.

Весь климат таких школ был необычным. Вспоминаю рассказ десятиклассника знаменитой 2-й московской физматшколы Вадима Петровского. Рядом со школой находился пивной ларек, и порой старшеклассники, без всякой задней мысли, выпивали там по стаканчику пива или кваса. Однажды за этим занятием их застал директор, пригласил пройти к нему в кабинет, вызвал их любимую классную руководительницу и сказал ей:

– Полюбуйтесь на своих питомцев. Вероятно, нам придется попросить перенести пивной ларек в школьный двор, а то мальчики выходят без пальто и могут простудиться.

Взрослые потолковали еще о чем-то о своем, потом учительница забрала своих учеников и увела их. По дороге она говорила им о каких-то классных делах, затем сказала:

– Да, я совсем забыла…

– О пиве? – услужливо напомнили ребята.

– Да нет, ерунда какая. Как там у вас со стенгазетой?

На том они и расстались, больше эта тема не поднималась. Признаюсь, я, как и мальчишки, был восхищен такой педагогикой. Рассказывать здоровенным парням о вреде пива было бы наивно. Объяснять, что распивать пиво рядом со школой, в школьной форме – значит привлекать к школе недоброжелательное внимание, которым она и так не была обижена, было бы неловко. Умные ребята усвоили урок и без нотаций.

Учеба в подобных школах давала мальчикам много, но психологический опыт был для многих из них непростым. Переходя из обычной школы в специализированную, одаренный и честолюбивый подросток вдруг обнаруживал, что раньше он был кум королю, а теперь еле-еле тянет на тройки. Возникали мучительные проблемы с самооценкой, а заодно и с друзьями. Многие ученики жили далеко от школы. Это ограничивало круг свободного общения, в котором сильно нуждается юность, а порой создавало коммуникативные трудности. Поступив в вуз, одаренные мальчики лихорадочно устремлялись на поиск новых друзей, включая девочек, которых они не успели приобрести в школе, но у наиболее застенчивых парней это не всегда получалось. Отдыхая в студенческих спортлагерях, я играл сам с собой в такую игру. Заметив юношу с коммуникативными проблемами, я спрашивал: «Ты учился в физматшколе?» И очень часто ответ был: «Да, откуда вы это знаете?»

Важную роль в формировании чувства личности и социальной активности подростков 1960-70-х годов играли такие внешкольные организации, как созданная И. П. Ивановым и Ф. Я. Шапиро ленинградская Фрунзенская коммуна и Всероссийский пионерский лагерь «Орленок», первая «начальница» которого Алиса Федоровна Дебольская, «орлятская мама», как ее шутливо называли ребята, подобрала удивительный коллектив единомышленников и умела одинаково убедительно общаться и с подростками, и с вожатыми, и, что было самым трудным, с наезжавшим в лагерь партийно-комсомольским начальством.