Книга Благодать и стойкость. Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Киллам Уилбер - Кен Уилбер

Я уже довольно давно знала (хотя иногда память услужливо выкидывала эту информацию), что из-за разновидности моих раковых клеток (они относятся к самому опасному уровню) и двух рецидивов, которые случились у меня после первой операции, вероятность метастатического рецидива была для меня очень и очень велика. После информации о моем состоянии, полученной 19 января, я прошла несколько этапов: сначала была ярость из-за того, что это случилось со мной, и из-за того, что такие вещи вообще происходят с кем бы то ни было. Во мне явно воспрянул боевой дух — и вообще мой настрой все это время был хорошим. Он даже улучшился, когда я нашла Янкер-Клиник… Самым сложным было, конечно же, выбрать способ лечения.

Я была в ярости, и вдобавок мною овладевало сильнейшее беспокойство, хотя я была слишком занята и раздражена, чтобы впадать в депрессию (наверное, я установила рекорд но количеству телефонных звонков, когда пыталась определиться, что мне делать). Первые несколько дней я была жутко взвинченной, много плакала, волновалась, была близка к тому, чтобы потерять голову, не могла отделаться от страха перед болью и мыслей о смерти… А потом стали приходить мысли обо всех тех, кто страдает на этой планете в этот момент, обо всех, кто страдал раньше, — и я тут же почувствовала, что меня пронизывает волна спокойствия и мира. Я больше не чувствовала себя одинокой, я больше не чувствовала себя не такой, как все, — наоборот, я ощутила чрезвычайно прочную связь со всеми этими людьми, словно мы были членами одной большой семьи. Я подумала обо всех детях, которые больны раком, подумала о людях, которые неожиданно гибнут молодыми в автомобильных катастрофах, подумала о тех, кто страдает психическими расстройствами, о голодающих в странах третьего мира, о детях, которые всю жизнь будут страдать от недоедания, даже если выживут. Я подумала о родителях, которым приходится пережить смерть ребенка, обо всех тех, кто погиб во Вьетнаме, когда им было вдвое меньше лет, чем мне, обо всех жертвах пыток. Мое сердце устремилось к ним, словно к членам моей семьи, и я почувствовала спокойствие от того, что вспомнила первую благородную истину — истину страдания. Страдание живет в этом мире, его нельзя избежать, оно было всегда.

Я поняла, как благодарна буддийским практикам, особенно випассане и тонглену. Одновременно я почувствовала влечение к христианству, но не к богословию, а к музыке, обрядам, величественным храмам. Они трогают мою душу в отличие от буддийских ритуалов. Кажется, две эти религии слились в моем сознании: христианство с его вертикальным измерением Божественного и буддизм с его спокойным принятием того, что есть, и прямой дорогой, ведущей к избавлению от страдания.

Вскоре после моего приезда ко мне в палату зашли несколько медсестер и спросили немного смущенно и неуверенно: «А какого вы вероисповедания?» Нельзя винить их за то, что они запутались! На одном из столов в моей палате устроен небольшой алтарь. Там есть красивая статуэтка Будды медицины и еще одна — Девы Марии, которую дал мне Кен; изумительный круглый кварцевый кристалл, которые мне подарила подруга из долины Саншайн[108], прелестная фигурка Мадонны с младенцем от моей невестки; фигурка святой Анны от Вики (когда-то она помогла ей вылечиться); изящная картинка, изображающая Гуань Инь[109], от Эндж; маленькая танка[110]Зеленой Тары[111]от Кена; изречение в старинной рамке, которое выписала моя сестра Трейей; щепотка той соли, в которую было помещено тело Трунгпа Ринпоче[112](и другие частички мощей, которые я с особым благоговением храню у себя); фотографии Калу Ринпоче, моего учителя, и Трунгпа Ринпоче с его преемником; другие изображения, присланные разными людьми, — Раманы Махарши, Саи-Бабы, Папы Римского; старинная мексиканская картина на металле, изображающая целителя; прекрасный крест от одного из родственников; старый молитвенник от моей тети; молитвенник от Эйлин Кэдди, одной из основательниц Финдхорна; трогательные подарки от друзей по ОПРБ; мала[113]с ретрита Мудрости с Калу Ринпоче… нет, неудивительно, что они запутались! Но мне кажется, что все это правильно. Я всегда была экуменисткой в душе; теперь этот экуменизм[114]обрел конкретное воплощение в моем алтаре!

И хотя у меня есть философские разногласия и с христианством, и с буддизмом, но в такие периоды, как сейчас, они кажутся несущественными. Когда я пытаюсь распутать какую-нибудь сложную проблему, то вспоминаю предостережения Будды против философствований по поводу вопросов, на которые невозможно найти ответа. Поэтому я даже не пытаюсь примирить две эти религии — это вообще невыполнимая задача! — но понимаю, что в таких ситуациях, как моя, христианство предлагает подходы и ставит вопросы, не приносящие пользы: почему это случилось со мной? почему то же случается с другими людьми? неужели «Бог» меня наказывает? может быть, я что-то сделала не так? что мне надо сделать, чтобы все исправить? как несправедливо, что этой ужасной болезнью болеют дети! почему с хорошими людьми случается плохое? почему Бог это допускает? Но тишина соборов, звуки песнопений, возносящиеся над музыкой органа, милая радостная безыскусность рождественских гимнов глубоко трогают мою душу.

С другой стороны, буддизм для меня — источник истинного спокойствия, когда случается что-то скверное. Буддизм не заставляет ворчать и злиться на несовершенство мира или устраивать крестовый поход, чтобы исправить его; буддизм помогает принять вещи такими, как есть. Такой подход не предполагает пассивности, потому что упор всегда делается на то, чтобы направлять усилия в нужное русло, но одновременно ты свободен от нетерпеливого ожидания результата. Как это ни парадоксально, предпринимать усилия для меня становится легче, потому что внимание не так сильно приковано к результату: мне интереснее узнать, что произойдет потом, чем ставить задачи, надрываться, чтобы их выполнить, а потом впасть в разочарование, если ничего не получится.