Книга Эхо во тьме - Франсин Риверс

— Но ты все равно жалела?

— Немного, сразу после его смерти. А может быть, это было не жалостью, а страхом. Я не знаю. Я тогда боялась, что меня собираются отравить. Все рабы Клавдия любили его. Он был добрым хозяином. — Тут Юлия замолчала, о чем-то задумавшись. Клавдий был добр и к ней. Он ни разу не сказал ей ни единого грубого слова, несмотря на то что она не проявляла к нему абсолютно никаких знаков внимания даже ради приличия. Осознав это, она испытала чувство стыда. — Позднее я стала часто вспоминать все то, что я ему наговорила и о чем теперь так жалею.

Юлия с трудом поднялась и сделала несколько шагов к балкону. Прислонившись к стене, она посмотрела в сторону моря.

— Вспоминаю я и о Кае. Это был мой второй муж. — Юлия ясно видела перед глазами его лицо, когда он умирал от яда, который она ему дала. Она травила его медленно, в течение нескольких недель. И только перед самой смертью он понял…

Юлия опустила голову.

— И что толку в том, что мы жалеем о прошлом?

— Это ведет нас к покаянию, а покаяние ведет нас к Богу.

— А Бог ведет нас к забвению, — добавила Юлия, вздернув подбородок. Зачем Азарь все время говорит о Боге? — С моря дует такой теплый ветер, — сказала Юлия, желая сменить тему. — Интересно, что это за корабли причаливают. У моего отца был целый флот. Товары на его кораблях привозили со всех концов империи. — Отец с Марком часто спорили о том, что нужно людям. Отец говорил, что прежде всего нужно возить хлеб для голодающих. Марк говорил, что людям нужен песок для арен. Марк оказался прав и выиграл у отца шесть торговых судов. И вот с этими кораблями он стал строить свое состояние. Сейчас Марк наверняка уже один из самых богатых торговцев в империи, тогда как она прозябает здесь в бедности, и само ее существование теперь зависит от доброты совершенно незнакомого ей человека.

Где же Марк сейчас? По-прежнему в Палестине? По-прежнему ее ненавидит?

Юлия могла это чувствовать на расстоянии. Где бы он ни был, что бы он ни делал, она знала, что эта ненависть просто горит в нем. Если Марк на что-то настраивался, он шел в этом деле до конца. А он возненавидел ее навсегда.

Окончательно впав в депрессию, она отвернулась. Ей не хотелось думать о Марке. Ей не хотелось чувствовать себя виноватой в том, что она сделала. Она всего лишь пыталась защитить брата от него самого. Хадасса, какая-то рабыня, опозорила его, отказавшись выходить за него замуж.

«Кроме того, — подумала Юлия, — Хадасса внесла раздор и в мой дом». Прим ненавидел Хадассу, потому что Прометей перестал испытывать к нему взаимные чувства. Калаба никогда не говорила, почему ненавидит эту рабыню, но она ее ненавидела. Ненавидела лютой ненавистью. Юлия и сама помнила, как все время злилась на Хадассу, хотя не могла вспомнить, откуда исходила эта ненависть.

С другой стороны, ей никогда не забыть последние слова, которые сказал ей брат перед уходом с арены. «Будь ты проклята перед всеми богами за все, что ты сделала!»

Вся дрожа, Юлия снова села на диван и накинула на плечи одеяло.

— Тебе холодно, моя госпожа, — сказала Хадасса. — Может, нам лучше вернуться назад, в покои?

— Нет. Я устала от этих покоев. — Откинувшись назад, Юлия повернулась набок и посмотрела на Азарь таким ожидающим взглядом, каким ребенок смотрит на родителей, когда хочет, чтобы ему на ночь рассказали какую-нибудь сказку. — Расскажи мне какую-нибудь историю. Любую добрую историю. Все равно, какую.

Хадасса стала рассказывать историю о самарянке у колодца. Дойдя до того места, когда Иисус сказал самарянке, что Он есть Живая Вода, Хадасса увидела, что Юлия, убаюканная ее голосом, заснула. Встав, Хадасса поправила на ней одеяло и убрала мокрые волосы с ее висков назад.

Когда же эти истории заставят Юлию открывать глаза, а не закрывать? И все же, несмотря на внутреннюю слепоту этой больной женщины, Хадасса чувствовала, что лучик надежды начинает светиться и здесь. То, что Юлия сказала о Клавдии, Хадассу просто удивило. Впервые в жизни Юлия жалела о прошлом и отчасти признавала свою вину. В последние недели Юлия перестала быть такой капризной. Сейчас она все время пребывала в мрачном настроении, но мыслями она все чаще возвращалась в прошлое… Осмысливая его перед концом.

Хадасса взяла свою палку и пошла назад, в покои. Отставив палку в сторону, она поправила покрывало на постели, потом подобрала разбросанную одежду и отделила грязную. Сложив чистую одежду, она отложила ее в сторону. Остальную одежду она перекинула через руку, взяла свою палку и вышла из комнаты. Когда Юлия проснется, ей нужно будет что-нибудь поесть, и Прометей скоро должен вернуться.

Опираясь одной рукой на палку, а другой на перила, Хадасса стала спускаться по лестнице. Дойдя до нижней комнаты, она повернулась, чтобы пойти через перистиль на кухню, в заднюю часть дома.

И тут кто-то постучал в дверь.

Вздрогнув, Хадасса оглянулась назад. За последние недели к Юлии никто не заглядывал. Вряд ли в такое время дня это могли быть Александр или Рашид, которые к тому же входили в дома больных без стука. Они знали, что она с Юлией в верхних покоях, поэтому, заранее понимая, что она их не услышит, они не стучали, и сразу входили в дверь.

Хадасса дохромала к двери и открыла ее.

Стучавший уже повернулся было назад и стал спускаться по лестнице. Это был высокий, крепкий, богато одетый мужчина. Услышав, как открывается дверь, он снова повернулся и мрачно посмотрел на нее.

У Хадассы перехватило дыхание, а сердце бешено забилось. Марк!

Его темно-карие глаза оглядели ее с головы до ног. Слегка нахмурившись, он снова поднялся к двери.

— Я хотел бы видеть госпожу Юлию.

39

Марк с удивлением смотрел на женщину с закрытым лицом. Он оглядел ее с головы до ног и слегка нахмурился, когда она ничего ему не сказала.

— Этот дом по-прежнему принадлежит Юлии Валериан?

— Да, мой господин, — ответила она скрипучим голосом. Опираясь на свою палку, она отошла в сторону, дав ему возможность войти. Он прошел мимо нее в переднюю и тут же был поражен тем, в каком запустении находилось все вокруг. Дом, казалось, был совершенно заброшен. До слуха Марка доносилось только журчание воды в фонтане. Женщина тихо закрыла за ним дверь, затем прошла мимо него, и стук ее палки эхом отдавался в пустой передней. Марк удивился при мысли о том, что Юлия держит у себя в доме калеку. И почему у нее закрыто лицо?

— Сюда, мой господин, — сказала она, указав ему на ступени лестницы.

Он заметил белье на ее руке и подумал, что это прачка.

— А где другие слуги?

— Других слуг здесь нет, мой господин. Только я и Прометей. Он сейчас работает в городе. — Женщина положила белье в корзину и стала подниматься по ступеням.

«Калека и катамит», — с мрачным юмором подумал Марк. Как же низко пала Юлия. Значит, дела здесь действительно идут плохо. Он смотрел, как эта служанка поднимается по лестнице. Сначала она ставила на ступень здоровую ногу, потом поднимала больную — и так на каждую ступень. Для нее этот процесс был трудным, даже наверняка болезненным. Марк испытал к ней жалость, но в то же время он с любопытством рассматривал ее иноземное одеяние.