Книга Метеоры - Мишель Турнье

Я говорю вам о Восточном Берлине. Но несколько дней тому назад монсеньор Отто Дибелиус, изгнанный из своей епархии Берлин-Бранденбург, проповедовал в нескольких метрах отсюда, в Gedächtniskirche,[24]в Западном Берлине. И хотя монсеньор Дибелиус — кальвинист, а я католик, полагаю, наши слова не очень отличались друг от друга. А пограничники ходят всегда парами, они немцы и носят одинаковую форму, но если один из них попробует перелезть через стену, второй обязан выстрелить ему в спину.

Вся эта история загадочна, отзвук уходит в глубину незапамятных времен. Вот почему, братья, нужно смиренно молиться и не брать на себя право истолковывать, судить или осуждать. Аминь.

* * *

Поль не верил собственным глазам. Сюрприз, обещанный фрау Краус — а она заперлась в комнате на все то время, что готовила его, — оказался рождественской елкой. Она вся была в белом инее, на ней горели свечки, висели позолоченные гирлянды, зеленые шары, подернутые опаловой, лазурной, карминной пленкой.

Фрау Краус захлопала в ладоши, приглашая его войти.

— Да, Поль, рождественская елка. Я нашла ее в шкафу, да еще и целую коробку игрушек и свечек. Пусть все идет в дело! Наши запасы керосина подходят к концу. Так будем же освещать комнату рождественской елкой! Последний раз мы украшали ее — сейчас вспомню — в 1955 году, наверно. Настоящие елки были редкостью, очень дороги и некрасивы. Я купила вот эту, пластиковую, с надеждой, что она еще послужит. И была права, видите.

Легкая, порывистая, она пробежала вдоль стола, раскладывая позолоченные веточки на скатерть.

— Я сказала себе: пока мы здесь, будем праздновать Рождество! И открыла консервы: паштет и пудинг. В какую экстраординарную эпоху мы живем! Эта месса в крипте, в пятницу вечером… нас была всего горстка. В течение всей службы я спрашивала себя, кто же Иуда среди нас, кто в тот же вечер донесет в полицию об этой подземной мессе? А сейчас у нас Рождество. Я верю, что кто-то неожиданно постучится в двери. Вы, Поль, пойдете открывать. А на пороге — рождественский дед с мешком подарков.

Поль рассеянно слушал болтовню старой дамы. Уже в Исландии — и в такой же степени во время полета из Рима в Токио — он был поражен тем, как время меняется под воздействием пространства, как оно претерпевает трансмутацию при значительном перемещении по земному шару — переворачиваются с ног на голову часы и времена года. И вот сейчас Берлинская стена довела до предела эту пространственно-временную путаницу, заставив праздновать под покровом постоянной темноты мнимую Великую пятницу, за которой последовало мнимое Рождество. Он подозревал, что это смещение обычного течения года должно происходить в закрытых местах, в минералах, в камнях — подобных огнеупорному тиглю. Он предчувствовал, что оно пойдет еще дальше и что глубина — начавшаяся открываться в церкви Искупления — станет необходимым измерением для завершения его мистического путешествия.

— Мне кажется, кто-то стучится в дверь, — сказал он вполголоса.

Фрау Краус замерла на полуслове и стала прислушиваться. Снова послышался легкий стук.

— Что я вам говорила? Дедушка Мороз! Ну же, Поль, отворите!

За дверью оказалась маленькая девочка, с ее капюшона и каучуковых ботинок ручьями стекала дождевая вода.

— Это Анна, дочка наших соседей, — объяснила фрау Краус. Ну что, Анна? Оказывается, идет дождь. А мы тут ничего не знаем, понимаешь?

— Льет уже три дня, не переставая, — ответила девочка. Я вам принесла вот что.

Она вытащила письмо из кармана пальто. Она сделала большие глаза, увидев елку и накрытый стол.

— А у вас Рождество? У нас внизу празднуют годовщину Мамуси на три месяца раньше. Все продукты достали.

Видя, что никто не обратил внимания на ее слова, она вполголоса добавила, обращаясь сама к себе:

— Мы скоро уедем, одна Мамуся остается.

Письмо, адресованное Полю, было написано рукой Урса.

Мой дорогой Поль,

Я здесь с Жаном. К Вам невозможно попасть. Спасибо, что Вы заботитесь о матушке. Я на Вас полагаюсь. Я всегда буду Вам за это признателен. Будьте наготове и днем и ночью. За Вами придут. Слепо доверяйте человеку, которого Вы узнаете по намеку, понятному только Вам одному…

* * *

— Я пришел по поручению ванкуверского тюленя.

Человек даже не улыбнулся, произнеся эти странные слова. Он был одет как лыжник или альпинист.

— Вы готовы?

Что мы можем взять с собой? — спросила фрау Краус, которая три дня паковала свертки разных размеров.

Ответ был категоричен:

— Ничего.

И помолчав, добавил:

— Такой ливень… будет хорошо, если сами доберетесь.

Поля не удивило, что незнакомец повел их на первый этаж, а оттуда в подвал дома. Долгая ночь заключения, в которой он был заперт в течение непонятно какого времени — поистине незапамятного, — логично предшествовала экспедиции под землю, спуску в ад.

Некоторые подвалы Бернауэрштрассе сообщались между собой. Они перебирались из дома в дом, вдыхая запах плесени. Внезапные световые взрывы электрических фонариков. Вода сочится из стен, размягченная почва. Сколько нас здесь, в этом подземном застенке? Дюжина или двадцать человек? Трудно сосчитать тени, столпившиеся вокруг зияющей дыры подземного хода. Шепот смолкает, когда кто-то взбирается на стул, чтобы дать последние советы. Карманный фонарик, направленный на него, порождает на стене причудливые тени.

— Проход, в который мы сейчас спустимся, заканчивается во французском секторе в подвале на Руппинерштрассе. Длина его приблизительно пятьдесят метров.

Он умолкает, услышав вздох облегчения в маленькой группе беглецов.

— Не радуйтесь прежде времени. Каждый из этих метров долог, очень долог. Непрерывные дожди последних дней стали причиной обвала в пятнадцати метрах от выхода. Мы сделали что могли, поставили подпорки в том месте, но почва слишком размокла. Вот что… она еле держится. Нам нужны бы хорошие домкраты. Но мы вынуждены довольствоваться автомобильными. В том месте нужно ползти по грязи. Невесело, но это возможно, и, в конце концов, это — последний этап. Мы рассчитали, что требуется десять минут, чтобы добраться до Руппинерштрассе. Не улыбайтесь. Это долгие минуты. Мы выходим в ритме — один человек каждые четверть часа.

Касок ровно столько, сколько людей, и на каждой спереди прикреплен маленький фонарик. Кроме того, проводники раздают карманные фонарики тем, у кого их нет. «Немецкий порядок», — думает Поль, улыбаясь. Прочитала ли фрау Краус его мысль? Она смотрит ему в лицо, сияя от радости. Она молода, излучает энергию, неузнаваема, держится как чемпионка на тренировке. Бедная Сабина! Если все пройдет хорошо, она сильно рискует оказаться через три дня в Мюнхене, в отвратительно спокойной квартире сына. Этот грязный проход, последний подарок ей от Берлина, родного трагического города, дар ее лимфатической душе, жаждущей планетарных катаклизмов. Разумеется, она не торопится. Она отказывается уходить в числе первых, на что возраст дает ей право.