Книга Генри и Катон - Айрис Мердок

Он сел и с усилием спустил ноги с кровати. Торчащие ноги были тонкие и бледные, в узлах вздувшихся вен. Он посмотрел вниз на свои шишковатые щиколотки и тут же стиснул голову, почувствовав сильное головокружение, как порыв ураганного ветра. Потолок почернел и поплыл на него. Он протянул руку, чтобы схватиться за столбик кровати, который быстро скользил мимо. Пустота, в которой гремел барабан, наполнилась дикой болью.

Некоторое время спустя он обнаружил, что лежит на полу. Он долго собирался с мыслями, и наконец ему удалось скорей с помощью умственного, нежели физического усилия сесть, опершись спиной о стул возле стола. Правая рука действовала нормально, но левая не двигалась. То же и левая нога, и левое плечо. И левый глаз. Люций попробовал подвигать лицом. Почувствовал, что оно не слушается. Боль в задней части шеи гнула голову вперед. Он тихо посидел, осторожно дыша и прислушиваясь к себе. Вскоре он почувствовал, словно бы просит чего-то, требует чего-то, просит что-то у кого-то. Чего он сейчас так желал, может, единственного, необходимого? Чего-то вроде справедливости, но явно не этого. Не любви. Все слова, казалось, лишились своего вещного наполнения и свободно кружились в сознании. Если бы он только мог найти верное слово. Какое? Мужество, подумал он. Да, мужество.

Очень медленно он дотянулся до стола и сбросил блокнот и ручку на пол, на пыльный знакомый ковер. Никогда он не сидел так на полу. Посмотрел на ковер: какой он потертый, изношенный и старый. Осторожно поднял ручку, неловко удерживая в пальцах. Так ли пальцы должны держать ручку. Ему хотелось проверить, сможет ли он писать. Блокнот был плотно прижат к ножке стола. Непослушной рукой неразборчиво вывел:

Так много рассветов прошло для меня незаметно.

Вот и сияние ночи увидел я слишком поздно,

О великий учитель!

Джон Форбс лежал в постели с леди Патрисией Рейвен.

— Чего я просто не могу понять, — говорил Джон, — так это почему он написал те кошмарные унизительные письма. Представь, написать собственной сестре с просьбой сдаться банде головорезов!

— Только никакой банды не было.

— Он об этом не подозревал и до сих пор не подозревает.

— Он рассчитывал на то, что ты не позволишь ей пойти.

— Он должен был лучше знать ее. Она бы в огонь кинулась, чтобы спасти Катона, стоило ему вот так позвать ее. Отчаянная девчонка.

— Юный рыцарь, как ты ее как-то назвал.

— Да. О господи, никак не приду в себя. Да если ты просто мужчина, если ты элементарно порядочный и смелый, ты обязан отказаться писать подобные письма, сказать «нет», и все.

— Полагаю, не слишком большая вина была написать Генри насчет выкупа. В конце концов, это всего лишь деньги, а Генри богат. А потом, раз согласившись, было легче пойти дальше. К тому же он был голоден, потрясен…

— Я бы с самого начала не соглашался.

— Можно очень испугаться в такой ситуации, когда тебе угрожают ножом.

— Ну да, угрожает хилый мальчишка.

— Насильник подавляет психологически. Он способен подчинить человека незлобивого своей воле. Это факт, и это ужасно.

— Овцу он способен подчинить. Я бы дьявольски разозлился. Пришел бы в бешенство. Не могу простить Катону, что он сдался без борьбы, не проявил агрессивности. Ты, конечно, скажешь, что лучше не быть агрессивным…

— Не собиралась я этого говорить. Хотя это, наверное, благоразумней. Надеюсь, тебя не похитят. Ты же добьешься того, что тебя убьют.

— Уж лучше пусть убьют, чем жить с позорными воспоминаниями.

— Да будет тебе…

— А самое ужасное во всем этом деле, что, если бы он вел себя смелей и оказал сопротивление парню, обман сразу же вышел бы наружу. Парень наверняка был бы ошарашен, заявил бы, что это вроде как шутка! А потом неожиданно появились тысячи фунтов и девчонка, которая сама себя предлагала… должен сказать, что я и Генри осуждаю.

— Думаю, каждый вел себя исключительно правильно. Ситуация была непонятная, а зло затмевает людям разум. Джо мог убить Катона, если бы тот бросился на него.

— Катон был безропотен, как овца, ведомая на заклание. Если бы в самом начале врезал парню по морде, не пришлось бы потом разбивать ему голову. Современная молодежь страдает каким-то бессилием. Одни — злостные лентяи и хотят получить все за так, другие просто не способны противостоять злу.

— Характер мягкий, возможно. Катон незлобив. Колетта куда решительней.

— Да, по крайней мере, она сопротивлялась.

— Так или иначе, все в прошлом, и теперь Катону жить с этим, а единственное, что мы можем сделать, — это помочь ему справиться с…

— Да с ним все будет в норме. Вернется к Богу. Эта чертова религия настолько лишает человека юли. Пат, дорогая, чем я провинился, что у меня такие дети? Катон — католик, Колетта вышла за Генри Маршалсона!

— Она кажется очень счастливой.

— Она могла бы выйти за того молодого архитектора, Джайлса Гослинга, он был без ума от нее.

— А я считала, что ты так доволен планами Генри на строительство.

— Это мои планы. Генри и Колетта лишь играют в строительство.

— Что ж, значит, Генри марионетка.

— Пат!..

— Я встаю.

— Я надоел тебе.

— Отнюдь нет, но ты так мало понимаешь.

Патрисия выскользнула из-под одеяла и встала. В молодости она была огненно-рыжей. Сейчас ее пышные волосы посветлели и были яркого рыжевато-песочного цвета. Кожа очень белая, бледно-голубые глаза. Невинный вид мог незаметно сменяться пугающим простодушно-проницательным, когда она смотрела на вас своими голубоватыми глазами. Она пугала людей. Чистую кожу лица портила лишь хмурая тень усталости на лбу. Она стояла в легком светло-коричневом индийском халате и курила сигару. Джон Форбс смотрел на нее.

— Джон, я должна тебе кое-что сказать.

— Что?

— Я хочу, чтобы кое-кто жил со мной в этой квартире.

— Нет! Это мужчина?

— Нет-нет, девушка.

— Черт! Но я-то как же? Мне нужно иметь возможность приходить сюда.

— Все так переменится.

— Нет, Пат, не будь такой непристойной. Кто она хотя бы?

— Мириам Шиппел.

— Господи, девица, что написала те книги?

— Она самая.

— Но, Пат, ты не можешь, ты должна и мне по-прежнему уделять время…

— Я собираюсь уйти из колледжа и работать в лейбористской партии. Мириам хочет выставить свою кандидатуру. Мы уходим в политику. Я устала просто возмущаться и писать письма в «Таймс».

— Ты это не серьезно, Пат… то есть ты не… прекращаешь это?

— Должна прекратить, Джон, когда Мириам будет здесь. Не расстраивайся. Ты знаешь, как я всегда к этому относилась, что всегда чувствовала.