Книга Додж по имени Аризона - Андрей Уланов

Да уж, думаю, вот тебе и двадцать минут, Малахов. Эта инвалидная команда и пять вряд ли бы продержалась.

— Значит, так, — говорю. — Поскольку оторваться по-хорошему не получилось, будем делать по-плохому. С боем.

— Н-но, командир… разве можно…

Я пулемет примостил, ленту расправил, дистанцию на прицеле установил, прицелился для пробы — красота.

— И почему же вы, рядовой Роки, — интересуюсь, — сомневаетесь в возможности данного мероприятия? Только что мы взяли штурмом укрепленный пункт с численно превосходящим гарнизоном. А тут — открытая местность, да и соотношение, думаю, получше будет.

— Командир, я…

— Разговорчики… — рычу, — отставить. Сержант Карален, почему не командуете?

Рыжая на меня только глазищами из-под повязки сверкнула. Забавная у нее эта повязочка налобная, бисерная. И вообще хорошо держится девчонка.

— Виновата, товарищ командир… По местам, живо!

Полюбовался я, как она приказы раздает — а Гвидо за нерасторопность еще и прикладом схлопотал, то ли по спине, то ли пониже. Грамотно распределила, толково. Сам бы я разве что Лемока с его «шмайссером» чуть правее посадил, ну да не настолько эта разница играет, чтобы из-за нее авторитет заместителя подрывать. Капитан наш себе такое только в исключительных случаях позволял, когда уж совсем…

Сама рыжая рядом со мной пристроилась. Винтовку на корень умостила, лежит, травинку какую-то покусывает. Сосредоточенная.

Я на нее краем глаза покосился… эх, думаю, до чего ж все-таки красивая она у меня… боевая подруга. Рыжая моя баронеточка.

Закрыл на миг глаза и представил… явственно так…

…то ли курган, то ли просто холм, и речушка блестит внизу под полуденным солнцем, от запаха летних трав кружится голова, и кузнечики порскают из-под ног. Ворот гимнастерки расстегнут, и у нее тоже, и брошены у дороги автомат с винтовкой, а поверх — кобура. Мы идем к вершине, навстречу солнечным лучам и, взойдя, не сговариваясь, падаем в траву, словно скошенные одной очередью, и долго, очень долго — минут пять! — лежим в тишине, нарушаемой только трелями кузнечиков да гудением шмелей. А потом я протягиваю руку и самыми кончиками пальцев касаюсь…

— Идут.

И впрямь — идут.

— Стрелять, — напоминаю, — только по моему приказу. Кто пальнет…

— …будет после иметь дело со мной, — заканчивает Кара и, повернувшись ко мне, невинными такими глазками хлопает. — Правильно, командир?

Я только зубами скрежетнул да в приклад плотнее вжался.

Сначала я думал поближе их подпустить, на кинжальный. Но шли они… то, что развернутой цепью, это еще ладно. Неправильно они шли. Слишком уверенно. Не должны они были так идти, после того, что было… после замка.

Так на моей памяти только немцы один раз в 41-м ходили. Свежая часть, с ходу в бой. Ну не дошло еще до них, что война здесь, что убивают. Шли себе, пулям не кланяясь, — и легли под «максимом». Ну а кто выжил да в следующую атаку пошел — те спину гнули как миленькие.

А эти… очень уж у меня нехорошее предчувствие возникло. И когда они первую сотню метров прошли… хоть это и против всей моей задумки было… только передвинул я палец на верхнюю выемку и пальнул одиночным по черному уроду на черной же лошади, который в середине цепи ехал.

Цепь остановилась. Я еще раз одиночным выстрелил, затем уже и очередь короткую выдал, пуль на пять.

А всего эффекта — в воздухе перед темной личностью на миг огоньки вспыхнули — как раз там, куда мои пули должны были прийтись.

Черный же все это время посох свой поднимал. И когда он его поднял до конца и в мою сторону направил… свет на том посохе запылал ярко, с него огненный шар сорвался и — вшихх! — точно в то место, где я лежал, — только огненные брызги в стороны полетели.

Правда, меня там уже давно не было.

Ох, как мы тогда бежали. Я так вот, ног под собой не чуя, не бегал, пожалуй, с 42-го. Тогда от миномета спасались — что есть сил, дороги не разбирая, лишь бы подальше, прежде чем эта сволочь прицел передвинет.

Нам еще повезло, что этот олух так огнеметанием увлекся, что пожар устроил. Так что оторваться смогли. Ненадолго, понятно, но кое-какой запас создали. И у меня время появилось обстановку оценить.

К тому моменту, как на следующую прогалину выскочили, у меня даже план созрел. Тухлый, конечно, планчик, но шанс давал. А остальные варианты и его не обещали.

Эта прогалина еще шире была, чем первая. Метров четыреста, если не больше. Я подождал, пока примерно до середины добежали, и как заорал: «Направо!» Роки аж подпрыгнул от неожиданности. Да и остальные замешкались. Олухи.

— Быстрее, — командую. — Живо за мной.

Главное было — чтобы вся группа точно под прямым углом повернула. А то начнут зигзаги выписывать…

Рыжую я за плечо поймал, уже когда до кромки добежали.

— Всем привал — одна минута! — командую. — А ты… отойдем-ка.

— Что ты задумал, Сергей?

— Да так, — говорю, — есть одна мысль. Хочу еще раз с этими черными парнями поближе повидаться. Только без вас.

— Командир!

— Так, — голос повышаю, — сержант Карален. Слушать боевой приказ. Приказываю: принять командование группой и обеспечить отход в расположение, в смысле к нашим. Особое внимание уделить доставке Короны. Ясно?

Снял мешок, протягиваю Каре — а она стоит, словно громом пораженная.

— А ты?

Тут уж я немного закипать начал. Времени-то не вагон.

— Сержант Карален, вам что, приказ не ясен?

В самом деле, сколько можно? Что я перед ней, отчитываться должен? Повезет — положу их, нет… хоть десяток минут отыграю. Как Валерка Терпляев тогда, летом… десять минут пообещал твердо — и слово свое сдержал.

— Но… как ты вернешься?

Как-как. Попутным кое-какером… если живой останусь.

— Сержант Карален! — форсирую. — Ты…

И тут она ко мне бросилась, обняла что было сил, лицо на груди спрятала и ка-ак заревет в три ручья — я едва пулемет не уронил.

— Сергей, — бормочет сквозь всхлипы, — милый мой, Сергей. Я же люблю тебя! Слышишь, люблю!

Оп-па! Приехали, называется. Хватай мешки — вокзал ушел!

Взял ее тихонько за плечо, отодвинул, в глаза заглянул. Заплаканные глаза… зеленые… такие огромные… утонуть и не выплыть.

— Карален… Кара… надо ребят… детей этих… увести. Надо… время уходит…

— Сергей!

— Потом… все потом… я обещаю.

— Ты вернешься? Ты обещаешь вернуться?

— Слово графа. И… честное комсомольское. Я обязательно вернусь… к тебе.

Рыжая всхлипнула напоследок, слезу кулачком вытерла.