Книга Солнечное настроение - Глория Му

– И сколько денег?

– А, пустяки – по двадцаточке.

– Грина?!

– Обижаете, рублей. Только лошадке на овес.

– А че, Серый?

– Ладно, поехали, поможем на овес! – Он выбросил банку и встал. Нестор подхватил рюкзак и двинул за ним.

Они сели в карету друг против друга на потертые бархатные сиденья, извозчик закрыл дверцу, и в экипаже сразу стало сумеречно и как-то нехорошо. Пахло лошадью, пылью и отчего-то немного ладаном. Серый нагнулся и поднял с пола бумажный цветок.

– Слышь, он по ходу на похоронах подрабатывает.

– Так мы типа в катафалке прогуливаемся? Готично.

– Да че-та как-то стремновато. Может, нунах?

Но лошадь уже прибавила шагу, и стучать в мутное оконце было как-то глупо. И что может произойти с двумя взрослыми мужиками белым днем, ну ладно, ранним вечером, почти в центре города?

А карета между тем все ехала и ехала, пару раз повернула и, по их расчетам, должна была уже добраться до Первомайской, которая в двух кварталах.

– А не слабо нынче за двадцатник катают…

– Экономичный транспорт, фигле.

Наконец они остановились, но извозчик против обычного лакейского правила не стал сходить с козел и открывать пассажирам дверцу.

– Ладно, блин, не девочки, но на чай не получит. На овес так на овес, а водичка все равно бесплатная.

Серый, за ним и Нестор выбрались из кареты и осмотрелись. Сверх ожидания снаружи оказалась не Первомайская, а совсем незнакомое место. Солнце уже почти село, но с первого взгляда было понятно, что это никакой не город и даже не окраина, а вполне себе чисто поле, только метрах в ста что-то вроде свалки маячило – хлипкие железные ворота, символический забор чуть ли не из спинок от железных кроватей, а за ним остовы автомобилей и какое-то еще одичавшее железо.

– Ты, сцуко, куда нас завез?! – Серый повернулся к карете, но козлы пустовали. И ни внутри, ни снаружи, ни на обозримом расстоянии никого не было. Не было даже лошади. И весь экипаж, прежде чуть ли не лакированный, вдруг показался облезлым, рассыпающимся: если бы сами из него две минуты назад не вылезли – ни за что бы не поверили, что эта рухлядь может ехать.

– Во бля! И где он?

– Он ускакал, – с неуместным ехидством ответил Нестор, – выпряг лошадь, сел на нее и ускакал!

– И шо это было?

– А хрен его знает. Пошли, вон там сторож может быть, спросим, че как ваще.

И они двинулись к воротам.

2. Наташа и Лешка. Тимофей и Колбаса

– Какой кайф без детей, а, – уже третий раз за час повторила Машка, – можем раз в жизни позволить себе спокойно?!

Спутники не возражали, но с ними каши не сваришь – Тимка и Наташка со своим Лешей к авантюрам не склонны.

Когда тебе тридцать два, а девкам – пять и семь, в свободные вечера чувствуешь себя дембелем, которому на разграбление отдан кабак и все бабы в округе. Конечно, бабы ей ни к чему, вот от крепкого парня она бы не отказалась, но рядом шел муж, и приходилось ограничиваться пивом и обычным трепом, чуть более свободным, чем при детях. Дочек забрали на дачу с ночевкой, отмечать день рождения соседки, к верным людям под присмотр. Семья хорошая, девчонки с песочницы дружат, поэтому сегодня родители могли по-настоящему оттянуться, «раз в жизни позволить себе спокойно». Машка всегда была энергичной и подвижной, еще в юности получила прозвище Колбаса – потому что почти каждый телефонный звонок подругам начинала с фразы «пошли поколбасимся», имея в виду погулять, поплясать и выпить. К сожалению, бурная ее вольница скоропостижно завершилась в двадцать четыре года нежданной беременностью и браком. Грех жаловаться, Тимка – мужик хороший, а Кристю и Ляльку она ни на какую свободу не променяет, но вот сейчас, когда чуток девки подросли, а на талии от ленивой жизни стали появляться складочки, так захотелось встряхнуться и сбросить десять лет и десять килограммов, снова стать юной «горячей колбаской», вместо того чтобы медленно превращаться в жирную свиную сардельку. Кстати, прозвище свое дурацкое Машка любила и обижалась лишь для виду, когда не только муж, но и дочки иногда называли ее Колбасой (хотя девчонки и получали за это по тощим попам из педагогических соображений).

– Счастливая ты, Наташка, у тебя каждый день так. – Колбаса прикусила губу, но поздно, бестактность сорвалась. Не слишком любезно напоминать бездетной подруге о ее положении.

– Да уж, повезло так повезло, – беззлобно ответила Наташа, но Тимка не преминул влезть:

– Ты, Маша, всегда была мастером сомнительного комплимента.

Неконфликтный Лешка поспешил замять разговор:

– И куда пойдем свободу праздновать?

– Может, в «Пирамиду» завалим или в «Солнышко»? – Колбаса предложила заведомо недорогие заведения, у Лешки-то деньги есть, позволь ему выбирать – потащит в «Дакар» какой-нибудь, где сдерут по писят баксов на нос только за выпивку. Будь Машка без благоверного, она бы не волновалась, Лешка всегда заплатит за компанию, но Тимка у нее гордый, обязательно половину счета отдаст, а в их семье лишних денег не бывает. Мужчины зарабатывали одинаково, но одно дело, когда тех денег на двоих, а другое, если еще девок растить надо и самой как-то одеваться. Колбаса покосилась на Наташку: не мешало бы ей получше за собой следить. Не рожала, попа не раздалась, могла бы и брючки на бедрах в облипку носить, а ходит в платьях по щиколотку, как привидение. Волосы не красит. Конечно, седины у нее нету (какие нервы, когда в смысле детей один кот и всех забот – книжки читать), но природный мышастенький цвет неплохо бы оживить. Впрочем, чем меньше возле Тимки красивых баб крутится, тем спокойнее. Что Наташка именно «крутится», Колбаса всерьез не думала, задору в подруге на это дело маловато, но для профилактики следила – в наше время не успеешь оглянуться – все, прощелкала мужика. Хотя Тимка, конечно, никуда не денется – ни от нее, ни от дочек. Такие не уходят.

Наташе было, в общем, все равно куда пойти. Вечер хорош настолько, что Машин щебет не раздражал. Воздух в конце мая еще не успел напитаться жаром и пылью, иногда отчего-то возникал свежий йодистый запах моря, хотя до ближайшей большой воды много-много километров в любую сторону. Казалось, их город лежит на чуть влажной великанской ладони, которая до срока покоится на земле, но однажды может дрогнуть и устремиться вверх, к чьим-то любопытным глазам. «“Когда спящий проснется” – это про нас», – думала Наташа. Не то чтобы ее одолевали мистические озарения и трагические картины будущего, но ощущение временности самых привычных вещей не оставляло с детства. «Это не навсегда» – говорили ей белые деревья зимой и золотые осенью. «Это не навсегда» – казалось в минуты покоя и счастья. «Это не навсегда», – думала она и сейчас, вдыхая бродячий нездешний ветер. Стоит ли в таком случае спорить с Машей, которой жизненно важно убить сегодняшний вечер каким-то собственным варварским способом?