Книга 1993 - Сергей Шаргунов

– За кого, ребята? – заливисто крикнул кто-то.

Снова общее молчание.

Высокий парень рядом с Виктором чертыхнулся и, высунувшись по пояс, отчаянно замахал красным полотнищем.

Солдаты на бэтээрах согласно замахали руками.

– Наши! – пролетело по салону.

– Наши! – закричали, высовываясь наружу, размахивая руками и флагами.

Один бэтээр, отделившись от колонны, зашел слева и пополз почти впритирку.

– Охраняют, – предположил стариковский назидательный голос.

Виктор отхлынул к другому краю и увидел в проеме, как солдат на броне, направляя дуло, подбросил вверх средний палец – фак!

В воздухе вдруг пожелтело, позеленело, попрохладнело; еще светило сильное солнце, но стал ближе вечер.

– Ну что, наши? – смешливо спросила Олеся, сидевшая на месте.

Он промолчал, не зная ответа. Колонна бэтээров унеслась вперед, оставив горький хвост дыма, а в автобусе снова запели. Теперь – про белых журавлей.

Виктор стал думать о том, что скажет, когда попадет на телевидение. Он обратится к Лене. Он скажет: “Обращаюсь к своей жене. Лена, ты мне не верила…” Нет, или лучше ее слегка припугнуть: “Леночка, вот видишь, теперь ты знаешь всю правду. Теперь по телевизору говорят то же, что и я. А ты мне хамила”. Нет. На всю страну так нельзя. А как? Надо отрепетировать, выучить заранее речь. Возможно, каждому желающему дадут по одной минуте, и надо суметь уложиться.

Свернули на проспект Мира.

– Мы едем, едем, едем, – зажурчал сладкий голосок бабуси.

– А куда приедем? – вздохнул себе под нос высокий парень, красный флаг лежал накидкой у него на плечах. – Мне еще сына растить…

– Сколько вашему? – спросила Олеся.

– Два, – сказал парень.

– Моему пять.

– Дома один остался? – спросил Виктор.

– У отца по выходным.

– В разводе? – уточнил он.

– Да, – она подняла голову и, разглядывая его любопытными глазами, почему-то добавила: – Что, тоже?

– Ага, – вырвалось у него, и сразу подумал: “Зачем я наврал?”

– Дети есть?

– Дочка.

Автобус прильнул к тротуару и остановился.

– Народ! Пить охота! А мне еще обратно! – заорал от руля потный толстяк.

Он открыл все двери, вывалился из кабины и опрометью побежал к магазину-стекляшке.

– Взять что-нибудь? – спросил Виктор.

– Чего, шампанского? – спросила со смешком Олеся.

Виктор вошел в стекляшку, где человек десять столпились у прилавка, за которым улыбался зубасто-щетинистый кавказец и говорил с таким акцентом, как будто слова застревали в его зубах:

– Угощайтесь… Берите, берите… За Советский Союз выпить надо…

– Спасибо, товарищ! – Водитель, зайдя за прилавок, открыл холодильник и вытащил бутылку боржоми. – Верну тебе долг после победы!

– На здоровье! – продавец сиял улыбкой, словно боясь погасить ее хоть на секунду. – Я сам, сам! – удержал он жестом норовивших зайти за прилавок следом.

– Вон, “Распутина” давай! Подмигивает! – попросил мужчина в зеленом прорезиненном плаще.

Продавец достал бутыль, но, уже передавая, потянул на себя и шлепнул пятерней по прилавку, всматриваясь куда-то поверх голов, в то время как улыбка его начала становиться неласковой и злорадной.

– Э! Э! – Он прижал бутыль к груди, продолжая глядеть куда-то. – Цену для кого пишут? Цену смотри, плати!

Виктор обернулся. Позади автобуса остановился милицейский уазик со сверкающей голубой мигалкой.

– Э! – повторил продавец уже удивленно, и бутылка стукнула о прилавок.

Из машины выбрался казак с окладистой бородой, в папахе, поводя по сторонам охотничьим ружьем.

Продавец спрятал улыбку и исчез в подсобке.

Народ, зайдя за прилавок, принялся разбирать с полок и из холодильника что нужно. Виктор взялся за шампанское, но, передумав, – жажда, по примеру водителя вынул две минералки.

Когда вернулись к автобусу, на проспекте показалась демонстрация, густо валившая с Садового. “По-бе-да!” – донеслось звонкое, как будто тысячи первоклашек читали по складам. Он протиснулся к Олесе, поехали дальше.

– Попей, штука полезная, – протянул бутылку, перечислив наизусть: – Калий, кальций, кремний, магний, натрий, сера, хлор…

– А ты, наверно, человек ученый? – приложилась, на горлышке зарозовел ободок.

– Был… Был когда-то. Откуда знаешь?

– Взгляд у тебя больно серьезный!

Виктор отпил и задержал колючую воду во рту.

…Лена пританцовывала у телевизора, то и дело сжимая кулак перед экраном.

– Подлец! – вскрикнула она, когда показали стоп-кадр с перекошенным Руцким, и Таня в который раз вздрогнула, понимая, что это не про него одного. – Тварюга!

– Белодомовцы в оскорбительной форме прервали переговоры с представителями президента, проходившие в Даниловом монастыре, и пообещали, цитата: “К утру вас всех повесим”. – Ведущая проглотила комок, который сразу отразился в ее глазах, ставших еще стекляннее. – Есть информация, что уже начались расстрелы арестованных милиционеров, захвачено несколько экипажей скорой помощи. Врачи, взятые в заложники, успели передать просьбу о спасении. В настоящий момент в Останкино продолжают стягиваться толпы погромщиков во главе с так называемыми полевыми командирами. По последним сведениям, полученным с места событий, генерал Макашов пообещал убить всех находящихся в здании журналистов.

Лена закружилась по гостиной, смахнула со шкафчика пустую голубую вазу, которая при падении издала равнодушный звяк.

– Цела, – сказала Лена, быстро поднимая вазу с пола; и тут же выпало донце и немедленно разбилось на несколько мелких осколков.

– Мам, я уберу, – Таня присела над стекляшками и принялась осторожно перекладывать их на ладонь.

– В эти минуты в Москве на Тверской улице возле Моссовета собираются граждане, готовые защитить демократию и избранного народом президента Ельцина. – Голос ведущей стал строже, по экрану побежала паническая рябь, как будто в студию попал снаряд. – Все, кому дорога Россия и будущее наших детей, идут на Тверскую. Не отдадим фашистам страну.

– И я поеду! – Лена замерла, исполняясь решимости. – Точно, поеду! Прямо сейчас на поезде поеду…

Таня сдула осколки с ладони на шкафчик рядом с вазой-инвалидом и подскочила к матери:

– Зачем?

– Затем!

– Мама!

– Что?

– Не бросай меня!

– Одному папаше можно? Я тут сиди, а он вон что воротит…