Книга Люди огня - Олег Волховский

Студиозусы замялись.

— Маулана Наби провозглашен халифом позавчера в Кандагаре. Вместо мученика веры муллы Абу Талиба.

Понятно. По всей видимости, Муридан жив, а я уже нет.

— Здесь нет ничего для вас интересного, — сказал Санаи.

— Мы ищем шпионов Эммануила.

— И никого.

Зачем эти церемонии? Автоматы навскидку и вперед!

И тут я понял. Они боялись Санаи. Очень боялись.

— Просим нас извинить, уважаемый шейх.

И они ушли. Ни с чем. Не сделав ни одного выстрела.

До полудня мы проторчали в ханаке. Выходить было опасно, но под лежачий камень вода не течет. Надо было что-то делать.

В полдень дервиши творили намаз. Я переждал, пока Дауд закончит, и позвал его в свою келью. Марк уже был у меня.

Мы решились выйти в город. Главную проблему здесь составляла наша с Марком безбородость. По этому признаку нас отловят сразу.

— Интересно, здесь есть театр? — задумчиво спросил я.

Дауд встал, отодвинул занавеску и позвал:

— Али!

На зов явился простоватый пуштун, который всегда таскался за Даудом. Впрочем, я не особенно обращал на него внимание по причине его бессловесности.

— Узнай, есть ли здесь театр.

Али исчез.

— А вообще может быть?

Я плохо себе представлял, как ислам относится к театральному искусству. Хотя есть же у них традиция книжной миниатюры. В свое время это тоже явилось для меня откровением.

— Может, — ответил Дауд. — Театр в принципе не противоречит шариату. По этому вопросу даже была особая фетва[107]. Но Муридан закрыл все театры.

— А как же фетва?

— У них свои фетвы. Национальный театр в Кабуле уже несколько лет не работает.

Театр был. Но был скорее мертв, чем жив: разгромлен, разграблен, заброшен. В короткий период междуцарствия ничего не успели восстановить.

Дауд приказал Али поискать в развалинах нужный нам реквизит. Нашлось две бороды (черная и рыжая) и роскошные, почему-то тоже рыжие усищи. Последние (и последнюю) на всякий случай перекрасили тушью в более распространенный здесь черный цвет. Усы подрезали.

— Только бы не было дождя, — заметил я.

Все-таки в чадре есть свои преимущества: не надо прибегать к таким ухищрениям. Но Дауд наотрез отказался переодеваться женщиной и на нас посмотрел с таким презрением, что мы тоже оставили эту идею.

Перед закатом раздался крик муэдзина. Дервиши расстелили молитвенные коврики, разулись и заорали: «Аллах акбар!» — начался намаз.

После заката дервиши совершили намаз еще раз.

А через некоторое время — еще раз.

На утро был назначен наш выход.

Я проснулся от крика «Аллах акбар!» — после рассвета дервиши тоже творили намаз. Колоритно, конечно, но сколько ж можно! Я плюнул и перевернулся на другой бок.

Тогда дервиши начали громкий зикр.

Я смирился и встал.

После зикра Санаи вызвал меня и Марка в общую комнату.

— Я знаю, что вы собираетесь предпринять, — сказал он. — Это опасно.

Мы промолчали. Как будто мы не знали!

Вошел молодой мурид, благоговейно неся два синих лоскутных одеяла, которые суфии носят вместо плащей.

— Это вас защитит, — сказал Санаи. — Хирку[108]дают не сразу и не всем, но те, кто с Махди, заслуживают её. Суфий должен дать клятву покорности учителю, но я от вас этого не требую. Вы уже дали клятву вашему Учителю и вряд ли смените его на другого.

Мы облачились в лоскутные одеяла и вышли во двор. Там нас встретил Дауд, тоже в лоскутном одеяле.

Кем это мы заделались? Почетными муридами?

Я надвинул капюшон. Может быть, удастся обойтись без накладной бороды? Посмотрел на свое отражение в бассейне для омовения. Нет, не удастся. Пришлось гримироваться.

У подножия «термитника» находилось несколько мечетей, сохранившихся еще со времен великих визирей династии Абассидов. Тонкие росписи минаретов и ворот. Людей и животных изображать было нельзя, и весь народный талант ушел на изобретение узоров.

После этого великолепия лезть в глинобитный лабиринт не очень хотелось, но мы полезли. Без цитадели «экскурсия» казалась неполной.

Здесь стояли многочисленные посты движения Муридан. Воинственные вьюноши в длинных балахонах (как только воюют в такой неудобной одежде) и с автоматами. Но к «дервишам» относились с почтением и не любопытствовали.

— Петр, посмотри, — тихо сказал Марк. — Сейчас что-то начнется.

Я не сразу понял, что его насторожило. Огляделся, стараясь делать это не слишком явно.

Один из муридов ближайшего к нам поста говорил по рации. Другой, через пятьдесят метров, тоже.

Через минуту двое студиозусов с автоматами отделились от общей группы и решительно направились к нам. Сердце у меня екнуло. В ханаке я видел, как Марк прятал пистолет под хирку.

— Святые мужи, не могли бы вы проследовать за нами? — звучало очень вежливо, но я не обманывался.

— Чем мы можем помочь воинам Аллаха? — Дауд взял на себя роль переговорщика. И правильно, он лучше знает местные обычаи.

— Сейчас на стадионе имени Ахмед-шаха должно восторжествовать правосудие. Не могли бы уважаемые суфии присутствовать при этом и показать добрый пример народу?

Народ не очень хотел следовать доброму примеру. Его насильно сгоняли к месту казни. И далеко не так вежливо, как нас.

А мы не стали спорить, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. При таких обстоятельствах лучше промолчать.

Стадион имени короля Ахмед-шаха был по европейским меркам небольшим, но вполне стандартным. Поднимающиеся ряды кресел и беговая дорожка по периметру. В центре в землю были врыты три столба и стояла деревянная болванка. Я предположил, что плаха.

И не ошибся.

Вывели двух мужиков, донельзя испуганных. Объявили, что они воры. Потащили к плахе. Молодой мурид взял топор и отрубил вору кисть руки. Рану прижгли раскаленным металлом. Запахло паленым мясом.

Схватили второго. И тут я заметил, что он уже без руки. Объявили, что он рецидивист и уже был ранее пойман на воровстве.