Книга Подонок. Я тебе объявляю войну! - Елена Алексеевна Шолохова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, как полагается, визжу и кричу, но в таком положении из груди вырывается не визг, а сиплый, сдавленный стон. Кто его услышит? Особенно когда рядом грохочет «Цвет настроения синий».
Виски ломит от напряжения, черепную коробку распирает от прихлынувший крови, а «Оливье» просится наружу.
Меня бы точно вырвало, продлись этот идиотский марш-бросок чуть дольше. Но вскоре они останавливаются. Дышат тяжело, переругиваются.
Скрипнув, распахивается дверь. Меня сгружают с плеча на пол. Быстро, небрежно, как мешок. Чтобы удержаться на ногах, я приваливаюсь к стене, дощатой и шершавой.
Где я? Что это? Какой-то сарай?
Ни черта не видно! Темно, хоть глаз выколи. И холодно. И пахнет пылью. Что за безумие?
Но самое тупое — не успеваю я и слова сказать… да что там — даже перевести дух не успеваю, как эти сволочи выскакивают на улицу, а дверь захлопывают.
— Э! — кричу я. — Стойте!
Пока я, борясь с головокружением, наощупь по стенке пробираюсь к выходу, снаружи лязгает засов.
— Выпустите меня, черти! — тарабаню я ладонями по деревянной двери, пока в кожу не впивается заноза. — Сейчас же откройте!
Но слышу лишь торопливо удаляющиеся шаги и затихающие голоса. Гады!
Еще какое-то время я колочу по двери теперь уже ногой. Но быстро устаю, да и больно становится. Кричать — кричу, но тоже недолго. Связки у меня всегда были слабоваты. Киркорова я точно не перекричу. И телефона нет — эти сволочи предусмотрительно забрали мою сумочку.
В последний раз я что есть силы ударяю по двери — толку ноль, конечно. Больше просто выпускаю злость. А когда возмущение стихает, мне становится до жути не по себе…
За восемь часов до этого…
— …объявляю вас мужем и женой, — торжественно произносит дама в лиловом костюме и неспешно выходит из-за своей стойки, держа в руке тонкую папочку. — Дорогие Евгения и Станислав, примите искренние поздравления с этим чудесным днем! Днем вашей свадьбы! Пусть ваша молодая семья будет крепкой и счастливой. Пусть в ней всегда царит любовь и гармония. И именно вам, Евгения, как хранительнице очага, я вручаю это свидетельство о браке…
Под вальс Мендельсона мы выходим из зала. Там, за широкими двустворчатыми дверями уже ждет своей очереди следующая пара.
Спускаемся всей толпой по витой мраморной лестнице и высыпаем на улицу, на площадь перед дворцом бракосочетаний.
— Фотографироваться! Давайте фотографироваться! — командует Леська, моя неуемная свидетельница. — Юр, сначала сфоткай их вдвоем — жениха и невесту. Потом уже нас всех. Жень, становитесь сюда!
В качестве фотографа и оператора у нас Юрка Осокин. И снимает он нас на обычный телефон. Что уж там получится — не знаю.
Впрочем, мне почти все равно. Я вообще не хотела свадьбы. Думала, без всех этих церемоний просто распишемся, ну и скромно посидим в каком-нибудь кафе в узком кругу. Но Леська встала на дыбы: как можно так обесценить главное событие в жизни каждой девушки? Денег нет? Шиковать необязательно, можно найти экономные варианты! Сильно заняты? Нет времени готовиться? И не надо! На это есть свидетели!
И вот я, замерев с улыбкой на лице, стою в белом свадебном платье, похожая на торт Полет, держу под руку Стаса, пока Осокин нас снимает.
Потом для общего снимка нас обступают гости, с полсотни человек, из которых только двое — со стороны Стаса. Это Милош, он же свидетель. И Соня Смолина.
В Милоша Леська вцепилась бульдожьей хваткой еще неделю назад. Бедняга думал, что, как свидетель, он всего лишь наденет ленту на грудь и чинно постоит на брачной церемонии рядом со Стасом.
Но у Леськи родилась куча идей, где и как должна проходить моя свадьба. Она с азартом взвалила на себя всё: где гулять всей толпой после церемонии, на чем туда добраться, чем эту толпу поить и кормить и, главное, как развлекать. Ну и Милоша запрягла в это дело по полной программе.
Соня Смолина держится чуть в стороне от всех и фотографироваться отказывается наотрез, как Стас ее ни уговаривает.
Теплыми и родственными наши с ней отношения вряд ли когда-нибудь станут, но мы с ней не враждуем, уже хорошо.
Леська раньше поражалась, как я вообще могу с ней спокойно разговаривать после того, что она натворила. Но моя мама ее простила — Сонька тогда приходила к нам домой, просила прощения, плакала. Подозреваю, что не по своей воле, а Стас заставил. Однако мама расчувствовалась, поговорила с ней по душам и потом призналась мне, что ей самой от этого стало гораздо легче.
После выпускного мы с Соней редко виделись и еще реже общались. Даже не из-за прошлого, а потому что просто не о чем. Мы с ней абсолютно разные. Хотя все же есть кое-что общее — мы обе любим ее брата. Но теперь у нее свой круг — сплошная богема. После школы Соня пошла учиться в художественный. Я в картинах не смыслю, но кто понимает — очень хвалят ее работы. Говорят, у нее есть свой особый стиль.
А еще у нее есть мужчина, намного старше ее, лет на двадцать, вдовец. Но к Соне он относится трепетно и бережно. А она вообще смотрит на него как на икону.
Долгое время она скрывала от Стаса своего избранника. Боялась, что тот осудит. Стас и правда поначалу бухтел:
— Зачем тебе такой старпер? Он же тебе в отцы годится!
Но в конце концов «благословил» сестру и даже на нашу свадьбу пригласил ее вместе с ним. Правда, тот не смог.
Зато отца своего Стас категорически отказался звать. Не захотел его видеть, даже сообщать ему, что мы женимся, не стал.
Старший Смолин, конечно, изрядно ему нервы потрепал, но в итоге сам остался у разбитого корыта.
Когда, еще в выпускном классе, Стас устроился работать в клинику матери Милоша, и эта новость дошла до его отца, то он развернул бурную деятельность, чтобы сына оттуда выперли. Сначала просто попросил об одолжении мать Милоша, пытался договориться, подкупить, затем стал давить на нее. Но она отказала и оставила Стаса. Тогда Виктор Сергеевич, уже ей в отместку, через свои каналы устроил клинике всевозможные проверки, одну за другой. Грозился вообще закрыть ее. А потом вдруг с этими проверками всплыло, что на счет клиники он сам регулярно переводит немаленькие суммы.
Думал, что это
