Книга Прикосновение к человеку - Сергей Александрович Бондарин

дорогие мне люди.

В море я думал с беспокойством: завтра же могу встретить на Интернациональной худенькую девушку, которая спросит о Дорошенко. Она обязательно будет ждать кого-нибудь из нас, придерживая толстый, пахнущий колбасой пакет.

Проходя по кубрику, я услыхал вздох, которого не забыть. «Вот и у нас уже есть покойнички», — сурово, с чувством неотвратимости факта, сказал один из старшин.

Очень горевал краснофлотец Светлов. В затопленном кубрике у него поплыли форма номер три и форма номер пять. А он только что получил новое обмундирование.

Повреждения корабля требовали его постановки в док. Кроме пробоины, был перебит киль. Корма заметно проседала и держалась на креплениях верхней палубы и на гребных валах.

Теперь картина аварии была ясной. В момент падения бомб корабль совершал поворот вправо, корма катилась влево. Бомба, разорвавшаяся у первой машины, легла с левого борта, а бомба, повредившая корму, — справа, под самым бортом. Не будь поворота, бомбы легли бы на корабль по его длине.

Моряки вели корабль, как ведут дорогого, внезапно заболевшего человека — то и дело пробуя его горячий лоб, бережно поддерживая его под руки.

В море уже остро чувствовалась осень: острые осенние запахи, осенние крики птиц, свежесть.

Опять я перебирал в памяти недавние события, опять вспоминался мне мой выкрик «бомбы» и такой же недавний выкрик Ершова, и я понимал разные побуждения: возглас Ершова тем отличался от моего, что это был возглас, призывающий к действию…

И все-таки я чувствовал какое-то недоброе удовлетворение, вспоминая взволнованный крик Ершова…

На другой день после разгрома батареи, беспокоившей Одессу, державшей под огнем шестидюймовых орудий бухту и самый город, «Скиф» был за бонами главной базы и в ожидании постановки в док бросил якорь на рейде.

2

КОРАБЛЬ СТАНОВИТСЯ В ДОК

В Севастополе меня ждали письма, среди них — из Одессы, от Юлии Львовны.

Юлию Львовну я знал еще девочкой Юлкой. Наши семьи полстолетия были соседями. После смерти отца Юлия Львовна жила со старухой матерью в той же квартире, где родилась, дверь в дверь с нашей квартирой, а перед окнами обеих квартир разрастался старый каштан, действительно посаженный еще моим дедом. Что же, я готов пожелать каждому, чтобы чувства, которые могут зародиться под сенью старых каштанов, не уничтожались даже войной!

Узнавши о моем назначении на «Скиф» из моих писем, Юлия Львовна теперь спрашивала о Ершове и добавляла: «Если ваши отношения позволяют это, то передай ему привет…» Но, должен признаться, я все еще не мог решить, позволяют или не позволяют мои отношения с командиром корабля выполнить это поручение. Больше того — не все было спокойно на сердце.

Тем временем на лидере прошел слух, что Ершов оставляет корабль. Командир пока ничего об этом не говорил, но он стал напоминать человека, которого сжигает какая-то неотвязная, мучительная забота. Из своей каюты он почти не выходил. Бывал иногда на берегу.

Однажды по какому-то поводу мне понадобилось зайти к Ершову в каюту.

На столе перед ним были выложены пистолеты ТТ, парабеллум, еще какое-то огнестрельное оружие. Ершов разбирал и чистил его. Видимо, он только что принимал душ — на креслах белели сырые полотенца, китель был полурасстегнут, волосы влажны.

В углу стоял ящик с мандаринами — любимое лакомство Ершова.

— Ешьте мандарины, — предложил он мне. — Говорят, это очень полезно…

Слово за слово, от мандаринов, полезного для мужчины угощения, перешли к другим мужским пристрастиям, заговорили об оружии.

— У вас много оружия, — заметил я. — Не стол, а ремонтная мастерская. И все ваше?

— Все мое. Люблю оружие. Но мне сейчас оружия не хватает.

Я не сразу понял его. Ершов усмехнулся.

— Не могу же я завтра выйти на «Скифе». А это только Визе считает, что мне все равно — командовать ли кораблем, выступать ли на ринге, — и при этом Ершов выставил перед собою оба кулака.

Визе — старший помощник командира — любил иногда пустить шпильку в Ершова, хотя дружили они довольно коротко и искренне.

Как-то уже по приходе в Севастополь я заговорил с Визе о Ершове, о его энергичном, настойчивом стиле борьбы. Визе усмехнулся:

— О чем бы говорите? Какой там стиль! Вы, кажется, склонны приукрашивать. Я вам раскрою секрет: дело в том, что у Ершова в Одессе есть симпатия, старая, так сказать, любовь. Ершов выходил на обстрел и был уверен, что эти глазки наблюдают за действиями «Скифа» с бульвара… Мы с Назаром Васильевичем хорошо знаем друг друга. Он по призванию боксер, но притом неврастеник в высшей степени. Человек, однако, для войны нужный. Такие нужны, очень нужны! У него есть злость, чего пока еще многим не хватает. А что касается стиля, так, повторяю, все это от потребности петушиться.

Визе как будто собирался развивать эту тему, но я поспешил замять разговор. Случайное замечание Визе, однако, долго меня занимало.

«Как же все это так, — думал я, — казак… мотоциклист… боксер… неврастеник… А моряк? И насколько прав Визе?»

Ершов продолжал сидеть передо мной, выставив кулаки, как академик Павлов на известном портрете.

Перехватывая мой взгляд, Ершов сказал:

— Был бы я боксером, может быть, мне и хватило бы кулаков, а на флоте единственное стоящее дело — командовать кораблем. Если не рассчитываете быть командиром корабля, то лучше и не служите. Как ваши нервы?

— Ничего, нервы в порядке.

— Очень важно иметь крепкие нервы. Крепкие нервы на мостике нужны не меньше, чем на ринге… Вот! Холодные обтирания. Мандарины и обтирания — помогает…

Я уже собирался было заговорить о Юлии Львовне, передать ее привет, когда это неожиданное признание, неприятное своею несколько циничной откровенностью, остановило меня.

Больше никогда Ершов со мною так не разговаривал.

«Человек, нужный для войны…» — это была интересная мысль, но она еще не объясняла всего. Вскоре, однако, представилась возможность яснее почувствовать в характере Ершова то, что Визе пробовал объяснить так резво и что матросам корабля удалось понять и выразить раньше других.

Обнажив днище, корабль стоял в Южном сухом доке.

Ремонтные работы не прекращались и ночью. И днем и ночью загорались над доком длительные молнии электросварки, гремели молотки клепальщиков.

Первые столкновения с воздушным противником показали, что огонь автоматических пушек недостаточен, нужна артиллерия, способная действовать на большие дистанции. Было решено снять противозенитную установку с одного из эскадренных миноносцев и установить ее на лидере.

Бойцы «Скифа» тоже взялись за молоты и кувалды.

Но что же командир? Мрачная сосредоточенность вдруг оставила Ершова, и в тот же вечер за ужином командир с нами распрощался. Как выяснилось, он