Книга Лед Бомбея - Лесли Форбс

После этого всю дорогу до их квартиры мы оба вели себя безупречно. В коридоре я слегка постучала пальцем по рамкам картин. Но мы оба знали, кто контролирует ситуацию.

– Я просто хочу проверить, не высохла ли еще позолота, – объяснила я.

– Пожалуйста, не говорите так громко, – попросил он.

Проспер провел меня в глубь квартиры, в обширную, светлую комнату, в которой, как в капсуле, законсервировано прошлое Индии. Стены увешаны полками со статуэтками, редкими книгами и миниатюрами эпохи Великих Моголов, коллекциями золотых монет и медалей в рамочках, сотнями подобных мелких драгоценностей из камня и бронзы.

– Вот и прекрасно, – сказала я. – Здесь и книжки кое-какие есть. Недостатка в чтиве не будет.

* * *

«Богадельня», какое удачное название для этого места: прибежище для тех, кто не вписывается в рамки или не может более «исполнять свой долг перед обществом».

Когда я в последний раз видела мать, ее на несколько месяцев выписали из клиники. Еще одна восхитительная уловка правительства, призванная сэкономить деньги налогоплательщиков. Они обозвали это «предоставлением больному возможности общения с внешним миром». Как будто этому самому «внешнему миру» в его повседневной рутине недоставало только общения с шизофрениками и страдающими маниакально-депрессивным синдромом.

Единственное, в чем нуждалась моя мать, так только во внимании. Но внезапно не оказалось никого, кто был готов внимательно выслушивать ее рассказы. Вместо этого ей приходилось каждую пятницу наведываться в клинику и получать там набор разноцветных таблеток. Семь таблеток в неделю в течение семи недель, семь минут на пациента – вот к чему сводилась вся врачебная консультация.

П. Каллаган? Галочка поставлена.

Р. Джонстон? Галочка...

Дж. Пейтон? Галочка...

Дж. Пейтон?..

Джессика Ирвин Пейтон – в ее имени не осталось никаких следов индийского происхождения – в ту февральскую пятницу 1986 года так и не забрала своих таблеток. Консультант готов был поклясться в этом при проведении вскрытия.

Я увидела в окно, что снова начался дождь. Через некоторое время огни на пляже Чоупатти скрылись в тумане. Я закрыла глаза. Попыталась вспомнить, что Ашок говорил много лет назад о западной музыке, о том, что она практически всегда завершается кульминационным крещендо. «А у нас есть рага, набор нот, запись мелодии, которая может меняться в зависимости от направления ветра. И наши музыканты играют на ситаре, а мелодия, исполняемая на нем, всегда заканчивается вопросительной интонацией».

Он говорил, что попытаться записать музыку, исполняемую на ситаре, все равно что пытаться составить карту моря. Мы ставим черную точку на миллиметровой бумаге и полагаем, что, обозначив таким образом явление, овладели им. Он в нашей власти, этот участок твердой почвы на карте. Мы можем наблюдать за его эрозией, вычерчивать кривую его упадка и распада. Но звук живет и движется под этим обозначением, он всегда другой, и его невозможно поймать. Точка на карте, скажем, с широтой 15° и долготой 60°, где-то в Индийском океане, там, где начинается муссон. Есть ли что-то индивидуальное в этом участке мирового океана? Его волны рассеиваются в морской безбрежности, или же огибают планету в своих странствиях, или так и остаются в одном месте частью более обширной и более упорядоченной структуры? Каким образом волна меняется, делаясь из спокойной бурной?

Когда моя мать упала за борт, перейдя черту между способностью и неспособностью владеть собой? Виновата ли в этом Индия? Я знаю, что у отца возник интерес к проблеме хаоса вскоре после того, как он ее встретил. Он стал собирать работы Лоренца «Нерегулярность как фундаментальная особенность атмосферы», Суинни «Возникновение турбулентности в жидкости в ходе вращения», Томпсона «Граница между спокойствием и катастрофой».

– У тебя же есть всякие инструменты и компьютеры, – сказала я как-то отцу. – Почему же ты не можешь точно предсказать, когда начнется муссон?

Он пристально всматривался в даль, слегка прищурившись, словно там, далеко на горизонте, скрывалось какое-то уравнение, которое он никак не мог рассмотреть.

– Если бы мы в точности знали закон природы и ситуацию во вселенной в начальный момент, то в точности смогли бы предсказать и ситуацию в каждый следующий момент. – Он провел пальцем по свежей ране у меня на руке. – Но часто так происходит, что незначительная ошибка в оценке исходных условий приводит к катастрофической ошибке в оценке конечного феномена. В случае с турбулентностью, боюсь, любое предсказание весьма проблематично.

Тогда я не знала, что отец цитировал математика XIX столетия Анри Пуанкаре, одного из первых ученых, заинтересовавшихся проблемой хаоса. Мы обсуждали непостоянство муссона, но, возможно, подразумевали и непредсказуемость поведения моей матери. Эти беседы научили меня тому, что идея абсолютного порядка чужда нестандартной стороне этого мира.

Я подошла к конторке из красного дерева, где под стеклом лежали золотые монеты и медали. Хотелось удостовериться, что исходные мелкие просчеты при изготовлении первых подделок проявятся в виде грандиозных ошибок при сравнении с подлинником. Но прежде чем я дошла до конторки, в глаза мне бросилась статуя Сканды на полке рядом с книгами и маленьким бронзовым Шивой. Сами в своем рисунке придал этой фигурке те монументальные черты, которые у Сканды явно отсутствовали. Во всем остальном статуэтка была как две капли воды похожа на ту, что мне дала Бина, вплоть до изгиба левой брови божка, придававшего его лицу недоуменное выражение. Красный мел великолепно имитировал крапчатый песчаник. Гулаб не выдумывал. Сами действительно здесь бывал и стоял на том же месте, на котором теперь стою я. А этот бронзовый Шива представлен в виде тени Сканды на одном из первоначальных набросков.

Я придвинула поближе одну из настольных ламп и вынула из сумки «Минолту», чтобы сделать несколько фотографий под разным углом. Когда я закончила, я продолжала ощущать в этом божке какое-то странное несоответствие, нечто такое, это озадачивало меня и суть чего я никак не могла нащупать.

Акт V

Море в зеркале

Ветры зову и гоню,

Облака навожу и свожу я;

Лопаться зевы у змей

Словом заклятья;

Дикие камни, дубы, что

Исторгнуты с корнем из почвы,

Двигаю я и леса; велю —

Содрогаются горы,

И завывает земля,

И выходят могильные тени.

Овидий, «Метаморфозы» (монолог Медеи)[23]

1

Я вижу сон о смысле грома. Тот, кто был живым, ныне мертв. Живые теперь умирают... Нет воды, остались лишь камни. Пустыня.