Книга Кости Авалона - Фил Рикман

— В день нашей встречи на вершине холма… — продолжил я. — Вы знали тогда, кто я?

Он тщательно обдумал вопрос, словно в нем могла бы содержаться ловушка. Что могло быть на самом деле.

— Тогда еще нет, — ответил монах. — Нет.

— Может быть, вы узнали об этом позже? — Терять уже было нечего. — Быть может, после того, как обезумевший сын Файка вытянул сведения из конюха моего спутника? Довершив дело кровавым убийством?

Ответа не последовало. Я больше не видел его глаз, но продолжал говорить. Световые вспышки в бешеном танце снова ослепляли меня изнутри.

— Кому пришла в голову идея перенести мертвеца в аббатство и затем выдать оправданное целесообразностью убийство за ритуальное жертвоприношение? Я спрашиваю лишь потому, что увечья, нанесенные телу — как было бы представлено присяжным, если бы состоялся суд над Элеонорой Борроу, — явно требовали хирургических навыков. Определенных умений, которые, как я полагаю, были прекрасно знакомы молодому Мишелю де Нострадаму.

При этом первом упоминании полного имени старца мистическое свечение засияло во мне сильнее. Я словно вернулся в ту грозовую ночь, когда порошок видений завладел мною и я парил по воздуху, точно ангел по ночному саду. Я ухватился за каменный выступ за моей спиной, будто бы для того, чтобы удержаться на земле.

Наконец я услышал ответ.

— Я был и остался врачом. Врачом, который не совершает убийств. Во всяком случае… — Монах пожал плечами. — …не убивает намеренно.

— Это не совсем так, — ответил я.

Старик поставил подсвечник на прежнее место.

Я осмотрелся вокруг. На ближайшей к входу стене висело распятие, по обе стороны от которого были устроены ниши, занятые невысокими статуями. Вероятно, это были святые.

На алтаре стояла рака, и в воздухе чувствовался легкий аромат ладана.

— Кажется, вы замерзли, друг мой.

Монах был одет в сутану — весьма подходящая для этого дома одежда. Я злился на себя самого за то, что не сумел связать Нострадамуса с глухонемым братом Михаилом, пока не услышал его речь. В одном из писем, адресованных Борроу, старик подтверждал, что прибудет в месяце феврале и остановится у «нашего общего друга законника». Продолжение письма напоминало бессмыслицу, и я предположил, что это шифровка.

— Я очень торопился, покидая трактир, — сказал я. — Но незадолго перед уходом прочел ваше последнее четверостишье. Речь в нем, кажется, идет о королеве английской и костях Артура? Интересно, каким образом оно попало к Трокмортону.

Я зашел слишком далеко. Старик снисходительно улыбнулся. Теперь он знал, что мне известно не все.

— Доктор Ди, есть вопросы, на которые я не могу дать ответа. — Он прикоснулся к уху. — Я даже не слышу их.

— Много ли донесений о королеве Англии вы получаете?

— Я получаю то, что получаю.

— Однако вы, несомненно, представляете каждое из них вашим хозяевам при дворе. Полагаю, требуется их тщательное изучение перед публикацией?..

Мишель де Нострадам терпеливо вздохнул.

— Доктор Ди, — произнес он. — Не знаю, каким образом вы оказались тут в этот вечер, но я рад приветствовать вас, как своего собрата по науке… и, возможно, охотно побеседовал бы с вами о том, что нас сближает — об астрологии, алхимии, медитации, о научных вопросах. Однако я придерживаюсь золотого правила: государственные дела не для нас.

Его слова показались мне лицемерием, но я ничего не сказал.

— Проходите сюда. — Старик протянул руку. — Отдохните. Обещаю, здесь никто не потревожит нас. Ночью никто не приходит сюда, кроме меня.

Сбоку от алтаря из стены выступало каменное сиденье. Я уселся на камень, давая отдых усталым ногам. Благостная прохлада начала изгонять из меня вялость. Нострадамус сел на деревянный стул с подлокотниками и подвинул его так, чтобы быть напротив меня. Потом положил руки себе на колени.

— Я с сожалением узнал, что ваши таланты ценятся в вашей родной стране меньше, чем мои дарованья во Франции.

— Не уверен, — возразил я, — что наши с вами таланты равны.

Мой собеседник пожал плечами, подтянул рукава, чтобы обнажить руки, и я заметил, что монашеское облачение этого человека обманчиво. Сидящий передо мною человек не был монахом и никогда не служил Церкви.

— Что привело вас в эти края на самом деле? — спросил я.

— Вполне справедливый вопрос. На который вы сами дали ответ. Очарование ваших островов. Окно в прошлое, которое выглядит здесь немного не так, как в Европе. В особенности эти края… дают ощущение связи времен, недоступное нам. Здесь будто сохранилась связь с космосом, давно утраченная повсеместно.

— Вероятно, вы имеете в виду зодиак.

Теперь я был во всеоружии.

— Бог мой… — Нострадамус развел руками. — Когда я услышал об этом…

— Давно вы об этом узнали?

— Недавно.

— Каким образом вы узнали?

— Ага! — С улыбкой на лице Нострадамус погрозил мне пальцем. — Каким образом дознались до этого вы, доктор Ди?

Стало быть, он все знал. Вероятно, я имел недовольный вид, поскольку старик залился смехом.

— Для какой цели он служит — вот главный вопрос. Я полностью готов признать, что небесный зодиак на земле устроен иначе, но кем, и как нам следует понимать его предназначение?

Старик тоже не знал. Или хотел проверить меня?

— Если его сотворил Господь, — тихо произнес я, — это чудо. Но если его создал человек, то творение его рук свидетельствует о цивилизациях, которые существовали на этих островах до нас и намного опережали нас в развитии.

— Блестящая мысль. — Нострадамус наклонился вперед и взволнованно пожал мне руку, словно он был моим дядюшкой. — Вы умный человек, доктор Ди. Это и есть тайна Мерлина? Как вы думаете?

Наконец я заметил в нем интерес. Нельзя было упускать такой шанс. Теперь было ясно, что ни Кейт Борроу, ни Джон Леланд так и не узнали последней тайны — о цели земного звездного круга, — тайны, которую аббат Уайтинг, вероятно, унес в могилу. И если не осталось никого, кто владел бы ключом к секрету, в будущем нам пришлось бы изрядно поломать голову над разгадкой.

— Думаю, — осторожно ответил я, — ничего определенного пока сказать не могу. В данный момент меня больше волнует дело Артура.

— О, разве он еще не вернулся к жизни, как считают британцы? — Нострадамус скрестил на груди руки, на мгновение задумчиво опустил на них глаза, затем поднял голову и взглянул на меня с лукавой улыбкой. — Разве он не жив, как дух ветви Тюдоров? Тьфу ты! — Он легонько шлепнул себя по руке. — Нарушаю собственное правило не касаться государственных дел.

— Полагаю, в вашем положении было бы почти невозможно избегать их.