Книга Осада Монтобана - Жюль Ковен

— Что вас так беспокоит, полковник? — спросил его министр. — Если вы заботитесь о вашей сестре, то не бойтесь, я поберегу её и также Валентину де Нанкрей. Они обе в среднем отделении этого экипажа. Хотите их видеть?

— Их видеть!.. Видеть Валентину, находясь ещё под влиянием этой роковой сцены! Нет, монсеньор... у меня не достанет на то духу! — ответил, содрогаясь, Робер. — Впрочем, я встревожен взрывом, который полыхнул багровым пламенем с минуту назад.

— Домик в лесу Сеньер-Изаак взлетел на воздух, вероятно, по какой-нибудь случайности, — ответил кардинал. — Я чуть было сам не погиб в нём.

Граф Робер сделался бледен, как мертвец.

— Боже мой! — вскричал он. — А я ещё старался убедить себя, что ошибаюсь! Монсеньор, в этом домике, вероятно, находился бедный старик, забытый всеми во время важных событий этой ночи. Дочь Рене де Нанкрея любила этого несчастного сумасшедшего, как отца!

— Старик Норбер, — сказал с живостью Ришелье, — побочный брат мученика Рене! Поезжайте, полковник, поезжайте скорее! Удостоверьтесь, не поразило ли ещё новое несчастье это семейство, так тяжко уже испытанное судьбой.

Полковник уже тронул дверь экипажа, когда Ришелье позвал его назад.

— Отворите это окошечко, — приказал он ему, — я ушиб себе ногу и не могу встать. Позовите Валентину. Я хочу подготовить её к удару, который, возможно, ей предстоит.

Робер де Трем отворил окошечко, через которое Ришелье наблюдал за Морисом во время его путешествия с Камиллой. Но в смежном отделении Робер увидел лишь сестру, которая после обморока от изнурения впала в глубокий сон.

Валентина же исчезла...

Норбер вышел с караульным при грозных звуках голоса полковника, обнаружившего костёр, который должен был казаться Ришелье изменой. Старый Лагравер, при своём болезненном состоянии ума, был подвержен паническому страху. При виде всадника, который, подобно ангелу мщения, ехал по раскалённым углям костра и сыпал проклятиями направо и налево, слабоумного старика охватил один из его обычных припадков. Норбер поспешил спрятаться в густом кустарнике. Это произошло одновременно с появлением Валентины у окна, когда она гордо объявила себя виновницей пожара. Норбер не увидел своей питомицы, он всецело был поглощён мыслью скрыться от графа Робера, который держал его пленником и возвратился с таким грозным видом.

— Это старший сын кровожадного Филиппа, — бормотал помешанный. — Он убьёт меня, как отец его убил моего брата Рене. Я не хочу, чтобы он погубил свою душу моим убийством!

И он заполз под густые ветви.

Майор Анри и поручик Урбен, вследствие событий той ночи, не имели никакой надобности держать Норбера в плену. Один полковник Робер вспомнил о больном старике, возвращаясь в лес Сеньер-Изаак, в то время, как его младшие братья наблюдали за выступлением полка. Таким образом, Норбер был брошен в лесу один, меж тем как Морис и Валентина и не подозревали, что он находится так близко от них. Валентина, услышав о захвате таверны «Большой бокал» шайкой Рюскадора, подумала, что корыстолюбивый мэтр Дорн, нашёл дом запертым, отвёз старика обратно в Брен, чтобы выждать там новых приказаний и тогда доставить его к родственникам за двойное вознаграждение.

Итак, Норбер лежал, кустом до громового взрыва, который подействовал на весь его организм, подобно гальваническому току. С этой минуты он не мог более оставаться неподвижным. Постоянный нервный трепет передавал старику физическое ощущение беспокойства и болезненное раздражение мозга, которому противиться он был не в силах. Под влиянием неудержимого любопытства, которому подвержены некоторые сумасшедшие, Норбер вернулся к тому месту, где произошёл взрыв и где вспыхнуло багровое пламя.

— Не последний ли это суд? Не должен ли я свидетельствовать против убийцы Филиппа? — спрашивал он себя, тогда как мысли его становились всё более и более смутными, и мгновенные припадки бешенства овладевали им то и дело.

На том месте, где стоял домик лесничего, остались только две стены и догоравшие обломки. Поляна, окружавшая его, была усеяна горящими головнями, тлеющими угольями и почерневшими осколками кирпичей. Полк де Трема выстроился на дороге у подножия пригорка для выступления в поход. Норбер услышал в отдалении мерный шаг последних рот, когда вышел на опустевшую поляну. Но почти одновременно вдруг нарастающий шум чьих-то приближающихся шагов стал долетать до его слуха. С робостью или, вернее, с инстинктивной хитростью помешанных старик притаился за стеной дома, чтобы укрыться от взоров того, кто приближался, кто бы он ни был. Занимался первый луч утренней зари. При слабом свете, который проникал сквозь ветви деревьев и боролся с угасающим пламенем пожара, все предметы виделись смутно.

Два человека вышли на поляну с той стороны, где замирал шум шагов удалявшегося полка. Они приблизились к обломкам домика лесничего. Из-за угла стены, в тени которой скрывался Норбер, он выглянул украдкой и разглядел спины двух фигур при свете догоравшего стропила: это были младшие братья де Трем. Старик узнал виконта и кавалера только тогда, когда они стали говорить вполголоса, приблизившись к той самой стене, за которой он стоял.

— Ты думаешь, что он придёт, Урбен? — спросил виконт.

— Гордость заговорит в нём громче любви, Анри. Он явится сюда, чтобы мы не заклеймили его званием труса. Он скорее лишится Камиллы, чем чести.

— Уверен ли ты, что никто не заметил, как мы отстали от полка?

— Полагают, что мы где-то позади. Впрочем, благодаря отличным лошадям, которых наши конюхи держат для нас в готовности у подножия горы, мы скоро догоним полк, когда убьём этого мерзавца.

— Один Бог знает, кто должен умереть, — прошептал майор грустным тоном.

— Разве тебя тревожат мрачные предчувствия? — спросил поручик с оттенком иронии.

— Урбен, уступи мне право сразиться первым с Лагравером, и ты увидишь, боюсь ли я!

— Нет, я назначил эту встречу с Морисом. Или он падёт от моей руки... или ты отмстишь за меня!

Наступило мрачное молчание. Норбер не упустил ни слова из разговора. Несмотря на его припадки помешательства, мы уже видели, что он в известных случаях способен был понимать и соображать, что говорили вокруг. Чем важнее было то, что он слышал, тем более прояснялись его мысли.

Разговор двух братьев затронул в нём самое живое чувство, после слепой преданности Валентине де Нанкрей — отцовскую любовь. Они хотели убить его сына! Эта мысль потрясла старика до глубины души. Болезненное состояние ума представило ему опасность, которая угрожала Морису, в увеличенных размерах. Она казалась ему хитрой западней, в которую завлекали Мориса двое убийцы, и он с судорожным трепетом стал отыскивать вокруг себя оружие, чтобы напасть на де Тремов, лишь только явится на назначенном месте его дорогой сын. Ползая по развалинам, он жёг себе руки, отыскивая что-нибудь полезное, и напал на большое охотничье копьё лесничего, довольно тяжёлое.

Анри и Урбен отошли между тем от развалин дома. Они стояли посреди поляны, и шум шагов быстро приближающихся по той дороге, по которой они пришли, достаточно пояснял эту перемену места. Таким образом, они могли видеть идущего и сами были на виду.