Книга Челомей - Николай Бодрихин

По техническим условиям требовалось, чтобы капсула совершила посадку строго на заданной территории СССР. Если посадка на территории СССР не получалась и КСИ “промахивалась”, то срабатывала автоматическая система подрыва объекта. Требования военных были жёсткими: обрывки плёнки после взрыва должны иметь минимальные размеры — меньше почтовой марки, чтобы кадры невозможно было дешифровать.

В процессе проектирования удалось поместить в КСИ дополнительную информацию в небольших кассетах, которые упаковывались по сторонам от основной бобины. Это были плёнки от звёздного фотоаппарата, обеспечивавшие координатную привязку отснятых наземных объектов.

На транспортном “Союзе” космонавты просто физически не могли взять с собой много плёнки. Да и оперативную доставку её невозможно было согласовать с моментом возвращения экипажа на Землю. Для оперативной доставки ценнейших снимков с орбиты у нас, в ЦКБМ, и была разработана КСИ — то “золотое яйцо”, ради которого, по мнению некоторых, и строилась станция».

Основная часть оборудования для детального наблюдения Земли (длиннофокусный фотоаппарат «Агат», инфракрасная аппаратура «Волга» и т. д.) и различные служебные системы станции размещались сразу за рабочим отсеком в зоне наибольшего диаметра. Станция могла длительно работать в автоматическом или пилотируемом режимах.

Использование сложных и достаточно громоздких оптических систем наблюдения на борту станции, с чуть ли не ручной обработкой отснятой плёнки (а это случалось при отказе автоматической аппаратуры в полёте 1976 года Б.В. Вольтова и В.М. Жолобова), было обоснованно в 1970-е годы: ведь первый спецпроцессор преобразования Фурье для семейства управляющих ЭВМ цифровой обработки изображений поверхности планеты Венера был создан лишь в 1983 году.

После того как в ЦКБМ началась разработка пилотируемого автоматического комплекса «Алмаз», соответствующий заказ на создание нового комплекса радиотехнического наблюдения (РТН) получили и специалисты тогда ещё «108-го института» (с 1967 года — ЦНИРТИ). Считалось, что установка комплекса аппаратуры РТН, управляемого космонавтом, могла более эффективно решать задачи разведки.

Вот что вспоминает о работе над этим комплексом главный конструктор системы РТН, лауреат Государственной премии СССР С.Ф. Ракитин:

«Институтом была разработана система “Крона” (главный конструктор М.Е. Заславский), включавшая в свой состав бортовую аппаратуру К-71, управляемую как автоматически по программе, так и космонавтом (гл. констр. С.Ф. Ракитин), радиолинию передачи информации и наземный пункт приёма. В К-71 впервые в аппаратуре космического РТН были применены интегральные микросхемы серии “Логика”. В качестве наземного пункта был разработан и введён в строй в 1976 г. Восточный пункт приёма информации (ППИ, гл. констр. Э.Ф. Мешков), который мог использоваться как в системе “Целина”, так и в системе “Крона” для приёма и предварительной обработки данных. “Целина” — в данном случае — комплекс средств обзорного (“Целина-О”) и детального (“Целина-Д”) космического радиотехнического наблюдения, разработанный в ЦНИРТИ и принятый на вооружение во второй половине 60-х гг.

Два комплекса бортовой аппаратуры и Восточный ППИ были готовы к работе, однако создание пилотируемой орбитальной станции “Алмаз” в 1979 году было прекращено, прекратились и работы по созданию аппаратуры» [107].

Тяжёлое впечатление на Челомея произвёл трагический пожар, случившийся 27 января 1967 года во время наземных испытаний корабля «Аполлон-1» на стартовом комплексе № 34 космического Центра им. Кеннеди, когда в огне погибли астронавты В. Гриссом, Э. Уайт и Р. Чаффи. Причина пожара была в том, что на кораблях серии «Аполлон» использовалась атмосфера, состоящая из чистого кислорода при пониженном давлении. Её предпочли близкой к воздуху по составу кислородно-азотной газовой смеси, так как чистый кислород давал выигрыш по массе: из-за пониженного давления герметичная конструкция корабля становилась существенно легче, из-за простого состава среды упрощалась и облегчалась система жизнеобеспечения. Хотя атмосфера советских кораблей не была столь пожароопасной и содержала лишь 20–25 процентов кислорода, Владимир Николаевич отдал распоряжения по очередной пристрастной ревизии систем жизнеобеспечения и режимов приземления.

В.А. Поляченко вспоминает:

«Одно из совещаний в Комиссии Президиума Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам у меня оставило впечатление, и я его записал в свою тетрадь. 30 ноября 1967 года оно проходило у заместителя председателя ВПК Георгия Николаевича Пашкова. Присутствовали наш министр Афанасьев, заместители министров оборонного комплекса, генералы Каманин, Щеулов, а от нашего ОКБ В.Н. Челомей, А.И. Эйдис и я. Пашков, рассмотрев разногласия по очередному графику работ, дал указание согласовать все вопросы в пятидневный срок в Реутове. И тут произошёл диалог между Пашковым и Челомеем. Дело было после двух аварий УР-500К с кораблями Л-1 В.П. Мишина. Одна из них — 28 сентября этого года, когда из шести двигателей первой ступени конструкции В.П. Глушко запустилось пять, а вторая недавно, 22 ноября, когда из четырёх двигателей главного конструктора А.Д. Конопатова на второй ступени запустилось три. Оба раза на беспилотных объектах сработала система аварийного спасения, но программа полёта не была выполнена. Рассказывая об американских запусках, Пашков сказал, что они (Макнамара) считают, что надо учиться у русских, — пускать не болванки на первых образцах ракет, а объекты с аппаратурой. А русские, мол, предлагают наоборот: по образцу американцев пускать болванки. Челомей спросил: “Кто это предлагает?” Пашков ответил: “Есть такие”. Челомей настойчиво повторил: “Кто же всё-таки?” Пашков сказал: “Слышал от конструкторов, вам лучше знать”. Челомей возразил: он об этом не знает, слышит впервые. Здесь Афанасьев поддержал Челомея, сказав, что мы предлагали и сейчас предлагаем пускать “Протон-2” (так тогда назывался спутник “Протон” массой на орбите 16 тонн), а это далеко не болванка, его нельзя назвать болванкой. Все поняли, что Пашков имел в виду именно этот спутник. Пашков тут же круто перевёл разговор на другую тему, на тему совещания. Потом мы с А.И. Эйдисом поделились: любой случай используется ВПК для нажима на шефа. Правда, шеф остался потом с Пашковым наедине, долго беседовал, а затем сказал, что Георгий Николаевич многого, оказывается, не знал. Пашков, выйдя с шефом из кабинета (мы ждали), довольно дружески с нами всеми троими попрощался. Потом, когда мы с Владимиром Николаевичем и Эйдисом сидели в Филях (рассматривали ТТТ на “Алмаз”), шеф сказал: “Владимир Абрамович, давай всё это бросим и пойдём работать в институт. Ты окончил два института, сохраним здоровье”. Я поддержал, заметив, что когда, даст Бог, запустим троих ребят на две недели, то пока они спустятся, сойдёшь с ума. Владимир Николаевич серьёзно уже добавил: “Наверняка наживёшь инфаркт, если не похуже что-нибудь”.

После зашиты эскизного проекта развернулось рабочее проектирование станции и её систем. Была организована кооперация соисполнителей работ по созданию комплекса “Алмаз”, насчитывающая около пятисот предприятий двадцати пяти министерств и ведомств. Раскрутить маховик этой огромной машины и заставить её работать в едином ритме нашей фирме было непросто. В.Н. Челомей чуть ли не ежедневно заслушивает наши доклады о ходе работ, нащупывает “узкие” места, даёт указания, часто не лишённые юмора. Сохранился листок с его требованиями в виде рецепта, который стоит привести: