Книга Краткая история русского флота - Феодосий Веселаго

Фронтовая служба

Фронтовая служба в начале ее введения не пользовалась во флоте симпатией и, кроме гвардейского, почти во всех прочих экипажах находилась в весьма неудовлетворительном состоянии, хотя начальство настоятельно требовало усердного занятия ею и иногда прибегало к весьма строгим мерам, например, в 1811 году капитан–лейтенант Пыхачев был отрешен от командования экипажем и назначен в другом экипаже исполнять должность лейтенанта «за уклонение от обязанностей присутствовать при фронтовом учении». Переводом в ластовые и рабочие экипажи старых хороших мастеров, неспособных для фронта, и заменой их рекрутами команды были ослаблены в морском отношении и при небрежном обучении фронтовой службе немного выиграли в строевой.

Об исполнении моряками караульной службы передавались рассказы маловероятные для нынешнего времени, но видимо взятые из действительной жизни. По неимению у многих офицеров собственных мундиров, они в караул вступали в сюртуках и уже в караульном доме надевали общий для всех казенный мундир. Относительно такого порядка сохранилась следующая легенда: в ожидании посещения Кронштадта каким–то важным лицом, комендант, осматривающий гауптвахты, на одной из них нашел офицера такого маленького роста, что длинные рукава мундира мешали ему салютовать саблей. Для устранения такого непорядка, от коменданта к экипажному командиру этого офицера немедленно последовало официальное отношение о назначении на эту гауптвахту другого офицера «сообразно мундиру».

Состояние флота в конце первой четверти XIX века

В делопроизводстве господствовала продолжительнейшая, часто бесцельная переписка, разраставшаяся до чудовищных размеров, так что производство дела о каком–нибудь ничтожнейшем предмете требовало столько бумаги, что ценность ее далеко превосходила стоимость самого предмета, не говоря уже о времени, потраченном служащими на переписку. Казенные подряды производились в таком порядке, который составлен был как будто умышленно с целью покровительства злоупотреблениям. Медленность в разрешении подрядных работ была такова, что, например, в магазинах Новой Голландии, здания, находящегося почти в центре Петербурга, каменные и кровельные работы производились в октябре и ноябре месяцах, при наступивших морозах.

Распределение предметов занятий по экспедициям до того не соответствовало действительным потребностям, что, по мнению людей, близко знакомых с делом, экспедиции казначейская и контрольная были совершенно лишние, потому что занятия их могли быть без затруднения распределены между другими учреждениями. Недостаточное жалованье таким чиновникам, которым доверялись казенные материалы и припасы на большие суммы, делало организованное казнокрадство почти неизбежным.

В Кронштадтском порте, где порядок, по близости столицы, должен бы быть лучше других, корабли, стоявшие в гавани, содержались крайне беспечно: внутри их на палубах, осенью и весной, стояли лужи дождевой воды и лежали груды грязи, по бортам образовались толстые слои плесени, и гнилой заразительный воздух держался в трюмах. Новые и старые корабли по году и по два стояли без конопачения, отчего пазы во время дождей наполнялись водой, которая, замерзая, раздирала их, а весной при таянии льда способствовала прелости и гнили. В случае приготовления корабля к плаванию, конопачение начиналось весной, когда мокрота в пазах не успела не только просохнуть, но даже оттаять, и сырость, плотно прикрытая конопаткой, оставалась и усиливала гниение. При таком порядке корабль, даже и прочно построенный из хорошего леса, простояв два–три года в Кронштадтской гавани, требовал таких исправлений, как будто он провел лет пять в плавании.

В 1810 году, когда при сформировании судовых команд в экипажи положено было, при возвращении судов из плавания, сдавать их в ведение порта, тогда в Кронштадте, а потом и в Николаеве, учреждены были «Директоры порта», на обязанность которых возлагалось «иметь особое попечение и внимание о хорошем содержании судов в гавани» и также об их вооружении и разоружении. Директору порта подчинялся капитан над портом и все служащие в порту. На деле оказалось, что это прибавочное начальство не принесло ожидаемой от него пользы. На вооружение и разоружение судов назначались поденно очередные флотские команды, не имевшие никакого отношения к кораблю, и матросы тащили с него все, что попадалось под руку: обрезки нарочно испорченной веревки, медные петли и замки от дверей и пр. За сохранением корабельного имущества наблюдал один корабельный шкипер, но ему не было никакой возможности усмотреть за всеми рабочими. Деятельность портовых чиновников и корабельных мастеров по части расхищения была гораздо шире и организована правильнее. Пользуясь множеством судов, приходивших в Кронштадт, они увольняли на них казенных мастеровых, и нужные материалы отпускали из порта. Это было так общеизвестно, что иностранные шкипера считали Кронштадт лучшим и дешевейшим портом для починки своих судов.

В 1824 году, когда приготовляли корабль Эмгейтен, при посещении порта начальником штаба Моллером, директор и капитан над портом объясняли медленность работ на корабле недостатком конопатчиков; но по неприятной для них случайности, начальнику штаба попалось на глаза стоявшее в гавани купеческое судно, которое конопатили, исправляли и обшивали казенной медью лучшие мастеровые из порта. Хотя улика была налицо, но дело кончилось ничем, потому что начальником виновных был главный командир, брат Моллера.

Наибольшее расхищение производилось при ежегодных ревизиях портовых магазинов, когда значительное количество каната, такелажа и других вещей вполне хороших на бумаге «удостаивалось в негодность», а в действительности отпускалось на корабли за новые; деньги же, приобретаемые от этой операции, делились между ее участниками.

Из портовых магазинов и сараев многие были ветхи, с дырявыми крышами, свободно пропускавшими дождь и снег. Шлюпки, сохранявшиеся в таких сараях, покрывались рогожами, а при отсутствии их наполнялись водой, станки корабельных пушек стояли на открытом воздухе и т. п. На случай посещения государя все приводилось по возможности в благообразный вид: ветхие строения ограждались забором; а у кораблей, стоявших в гавани, красили ту сторону, которая была видна проходящим по гаванской стенке. В портовых запасах был такой недостаток, что при вооружении небольшого числа судов, готовившихся в практическое плавание, многое, не исключая даже мачт, брали с других судов, остающихся в гавани.

Один бывший морской офицер барон Владимир Иванович Штейнгель в письме Николаю I о тогдашнем положении флота пишет следующее: «По Адмиралтейскому регламенту Петра I, едва корабль залежится на стапеле, должно раздать по некоторым мастерствам пропорции, дабы ко дню спуска все принадлежности к вооружению были в готовности. Во все время министерства маркиза де-Траверсе сего не наблюдалось, корабли ежегодно строились, отводились в Кронштадт и нередко гнили, не сделав ни одной кампании, и теперь более 4 или 5 нельзя выслать в море, ибо мачты для сего переставляются с одного корабля на другой; прочие (суда), хотя число их и не малое, не имеют вооружения. И так переводится последний лес, тратятся деньги, а флота нет. В царствование блаженной памяти родителя вашего в 1797 году выходило 27 кораблей всем вооруженных; а в 1801 году готовилось 45 вымпелов. Можно сказать, что прекраснейшее творение Петра I маркиз де-Траверсе уничтожил совершенно. Теперь на случай войны некого и не с кем выслать в море. Кроме вновь принятого Сенявина и контр–адмирала Рожнова, несколько капитанов и весьма немного офицеров, из тех, кои были в экспедициях и волонтерами в английской службе. Между тем, у соседнего государства (Англия) эта часть в совершенной исправности всегда была и теперь существует». За строгую верность этих сведений ручается исключительное положение автора, бывшего в крепости за государственное преступление, не имевшего никакой надежды на помилование.